Наследие

— Ты правда рада?

— Тут так красиво! И потом, сегодня ты только со мной. — Она сжала его руку.

Роран прижал ее к себе, но какая-то тень по-прежнему смущала его душу. Он не мог забыть о том, какая опасность грозит его жене и ребенку; не мог забыть, что самый страш­ный и опасный их враг находится всего лишь в нескольких милях отсюда. Понимание этого жгло душу Рорана; и боль­ше всего ему хотелось вскочить, броситься в Урубаен, про­браться в проклятую цитадель и убить Гальбаторикса.

Но это, увы, было недостижимо. И он улыбался, даже смеялся, скрывая свои страхи и тайные желания, прекрас­но понимая, что и Катрина точно так же скрывает свои опасения.

«Черт побери, Эрагон, — думал он, — лучше бы тебе по­торопиться! Не то, клянусь, я стану являться тебе из моги­лы и не дам ни минуты покоя!»

На обратном пути Сапфире не пришлось сражаться с бурей; мало того, ей даже повезло, ибо ветер был попутный, и она летела гораздо быстрее, да и Элдунари подсказывали ей, где найти подходящий поток воздуха, а также понемногу подпитывали ее своей силой. По сло­вам драконов, ветры на Врёнгарде дули почти постоян­но в течение всего года, и Сапфира ни разу даже не за­медлила полет и говорила, что совершенно не чувствует себя усталой.

В результате Урубаен появился на горизонте всего че­рез два дня после их отлета с острова.

Дважды за время полета, когда солнце светило ярче всего, Эрагон, как ему казалось, успевал разглядеть мель­ком вход в тот пространственный карман, где следом за Сапфирой летели невидимые Элдунари. Собственно, это была всего лишь одна-единственная черная точка, такая крошечная, что ее трудно было удержать в поле зрения дольше секунды. Сперва Эрагон решил, что это просто пы­линка, но затем заметил, что точка эта всегда находится на неизменном расстоянии от Сапфиры.

Во время полета драконы, пользуясь Умаротхом как посредником, передали Эрагону и Сапфире множество всевозможных знаний — воспоминаний и просто полез­ных сведений; на них обрушилась прямо-таки лавина опыта — выигранные и проигранные сражения, любовь, ненависть, заклинания, памятные события, свидетелем которых тот или иной дракон явился, сожаления, надеж­ды и всевозможные раздумья по поводу нового миропоряд­ка. Драконы обладали поистине неисчерпаемым запасом знаний, накопленных за многие тысячелетия, и, похоже, им не терпелось хоть с кем-то ими поделиться.

«Это слишком много! — протестовал Эрагон. — Нам все­го не упомнить! И уж тем более — не понять!»

«Понять все это вы, конечно, не сможете, — сказал Ума­ротх, — но кое-что запомнить сумеете; может быть, как раз это и пригодится вам в сражении с Гальбаториксом. Итак, продолжим…»

Поток всевозможных сведений был поистине оглуши­тельным; порой Эрагону казалось, что он забывает, кто он сам такой — еще бы, у драконов воспоминаний было во много раз больше, чем у него самого. Когда он чувствовал, что начинает забывать себя, то просто ставил мысленный барьер и повторял про себя свое истинное имя, пока окон­чательно не приходил в себя.

То, что они с Сапфирой узнали во время этого полета, удивило его и встревожило, а кое-что даже заставило по­ставить под вопрос свои прежние убеждения. Но на осо­бые раздумья времени у него попросту не было: каждый раз на него обрушивалась новая порция драконьих вос­поминаний, и он понимал: потребуется немало лет, даже десятилетий, прежде чем он начнет действительно пони­мать смысл того, что сейчас показывали ему драконы.

Чем больше он узнавал об этих удивительных суще­ствах, тем большее восхищение, смешанное с почтитель­ным трепетом, испытывал. Те из них, что прожили многие сотни лет, обладали весьма странным образом мышле­ния, а самые старые столь же сильно отличались от Гла­эдра и Сапфиры, как Глаэдр и Сапфира — от фангуров из Беорских гор. Общение с этими старейшими из драконов смущало душу Эрагона, внушая ему какое-то смутное бес­покойство; они легко совершали прыжки во времени, их сравнения и ассоциации были столь широки, что порой казались ему бессмысленными; и все же он понимал: каж­дое их слово, каждая ассоциация полны смысла на самом глубоком уровне. Ему редко удавалось достаточно четко представить себе, что именно драконы пытаются ему ска­зать, тем более что самые древние из них и затрудняли себя попытками что-либо ему объяснить или подсказать.

Через какое-то время Эрагон понял, что они и не могут изъясняться иначе. За минувшие века их разум изменился; то, что ему казалось простым и ясным, для них зачастую было слишком сложным, или же совершенно наоборот, и тогда они как бы менялись местами. Слушая их мысли, он чувствовал, что это, наверное, то же самое, что слушать мысли богов.

Когда он позволил себе высказать эту мысль, Сапфира презрительно фыркнула и заявила:

«Тут есть большая разница!»

«Какая?»

«В отличие от богов, мы принимаем самое активное участие в событиях, происходящих на земле».

«Возможно, боги тоже порой принимают в них уча­стие, оставаясь невидимыми».

«Тогда какой в них прок?»

«Ты считаешь, что драконы лучше богов?» — заинтере­сованно спросил он.

«Взрослые драконы, безусловно, да, — совершенно се­рьезно ответила она. — Кто на свете могущественнее дра­конов? Даже могущество Гальбаторикса полностью зави­сит от нас!»

«А как же нидхвалы?»

Сапфира презрительно чихнула:

«Ну что, нидхвалы? Мы можем и плавать, а вот они ле­тать совершенно не умеют».

Лишь однажды к ним напрямую, без посредника, об­ратился самый старый и самый могущественный из драко­нов по имени Валдр, что на древнем языке означает «пра­витель». Валдр подарил им некое видение, а может, сон, в котором лучи света превращались в песчаные волны, а то, что казалось прочным и незыблемым, превращалось в некую пустоту, в ничто. Затем Валдр показал им гнездо со спящими скворцами, и Эрагон смог ощутить, как мель­кают в птичьих головках быстрые сны-видения. Сперва Валдр, казалось, не испытывал к скворцам ничего, кроме презрения: их сны он воспринимал как нечто смехотворно маленькое, пустое, бессмысленное; но затем его настрое­ние переменилось, и отношение к птичкам стало теплым, сочувственным; даже самая мелкая из тревоживших сквор­цов забот выросла в цене настолько, что стала как бы рав­ной заботам и тревогам королей.

Валдр довольно долго показывал им это, словно желая убедиться, что Эрагон и Сапфира все запомнят и береж­но сохранят. Однако они оба так толком и не поняли, что именно хотел сказать им старый дракон, а Валдр разъяс­нять свои намерения отказался.

Когда наконец вдали стал виден Урубаен, Элдунари драконов умолкли, перестав делиться с Эрагоном и Сап­фирой своими воспоминаниями, и Умаротх сказал: