Олег Яковлев - Там, где фальшивые лица

У Лори не было ни сил, ни желания строить какие-либо предположения. Наверное, он был тем, кто с носом. Дарвейг затащил сани во внутренний двор замка и оглянулся – за время его отсутствия здесь ничего не изменилось.

– Принц Кельбрик и его сенешали помогут, – проворчал Дарвейг, передразнивая некроманта. – Им по силам все, что угодно… Ели вам по силам все, что угодно, тогда почему ваш мятеж провалился и вас смогли изгнать? Почему вы тогда угодили в ловушку Невермора и позволили обратить себя в птиц? Глупые птички. Глупый старик.

Лори склонился над клеткой, выпуская пернатого узника. Крючок отлетел в сторону, дверца распахнулась, и большой черный дрозд оказался на свободе. Он выбрался на снег, пропрыгал по нему, встряхнул крыльями, будто потянулся затекшими плечами. После этого он вскрикнул, недобро поглядел на гнома и взмыл ввысь. Вскоре черный дрозд исчез среди туч.

Открыв все клетки, Лори бросил сани и направился к башне, где все еще был разбит лагерь кладоискателей. Птицы, сорвавшиеся в снежные небеса, разразились громкими криками ему вслед, будто злорадствуя и насмехаясь. В их схожих с лязгом металла по камням голосах слышались тоска, ибо они оказались в чужом для себя небе, но в то же время и неуверенная радость от хотя бы такого подобия свободы. Лори подумал было, что колдун, несмотря на все его слова о честности, обманул его, но сокрушаться по этому поводу уже не было сил. Сонливость придавливала его к земле с каждым шагом. Время приближалось к полудню, и, прежде чем рухнуть навзничь, гном успел подковылять к башне и разжечь костер, чтобы не околеть во сне. Он упал на плащи и захрапел. Тут-то все и началось. Снова…

…Он знал, что спит, но теперь ему открыли, что происходящее в то же время непостижимым образом реально. И, должно быть, самым страшным было то, что он никак не мог проснуться. Это походило на исчезновение. Исчезновение из жизни с бессилием, неспособностью совершить любое, даже самое незначительное движение. Он мог лишь наблюдать, глядеть со стороны, как на зловещий спектакль, в котором его собственное тело было не более чем декорацией на сцене. Бродя по руинам, точно неприкаянный призрак, гном Лори Дарвейг по прозвищу Неудачник сетовал на новую, свалившуюся на него напасть и отсчитывал мгновения до той минуты, когда все начнется. Почти все тени уже умерли. Холодное солнце, словно осторожный вор, медленно подкрадывалось к зениту. Снег все падал, а ветер выл и…

И тут все происходящее повторилось вот уже в третий раз подряд. Нор-Тегли заранее знал, с чего все начнется, также он не мог забыть, что за этим последует, но все же в сердце едва теплилась надежда, что на этот раз все закончится по-другому, не так, как накануне и за день до этого.

В какой-то миг снег вдруг застыл в воздухе, и снежинки, повисшие над землей, стали напоминать полог, сотканный из звезд, упавших, но так и не коснувшихся сугробов и снежных заносов. Ветер, до того подкручивавший спирали и волны над руинами, прекратил выть и будто замерз, приобретя очертания великолепных кружевных рисунков, какие бывают на морозном стекле. Время, казалось, остановилось, но пустынные руины Тревегара, наоборот, наполнились жизнью.

Бум… Бум… Это раздался мерный, эхом расходящийся по развалинам стук металла по металлу. Навал из камней в западной части замка зашевелился, обломки кирпича и гранита сбросили с себя снег, словно отряхивающийся кот, и стали соединяться между собой. Кирпич ложился на кирпич, с негромким шорохом образуя кладку. Стены сами собой росли ввысь, где на высоте десяти футов в эти мгновения срастались балки кровли. Крыша обняла печную трубу и нависла над всем помещением.

Напротив входа встал горн, огонь загудел за заслонкой, и из трубы повалил дым, плавя снежинки. Запахло гарью. Теперь в центре строения находилась большая однорогая наковальня, установленная на деревянном чурбане, а кругом, словно овцы вокруг вожака отары, выстроились наковальни поменьше – шпераки. Под потолком повисли различные инструменты: клещи, зубила, молотки.

Бум… – опустился тяжелый молот. Бум… – снова. Огромный кузнец, склонившийся над наковальней, ужасал своим видом, но больше – той молчаливой угрюмостью и таинственностью, что исходила от него и была почти осязаема. Он походил на человека, но было в нем нечто, сильно отличавшее его от обычных людей. Лицо и голова скрывались под кожаным капюшоном и тугой маской без прорезей для глаз. Он был слеп, но ему вовсе не требовалось видеть то, что он делает. Огромный, не менее семи футов ростом, кузнец сгибался настолько, что угловатый горб над левым плечом торчал кверху, как третий локоть. Грудь была плоской и впалой, живот, казалось, полностью отсутствовал – вся фигура этого существа походила на молодой полумесяц в ночном небе. В левой руке (той, что была короче на добрый фут) кузнец сжимал щипцы, которыми удерживал свое недоделанное творение, правая – раз за разом опускала молот. Из-под тяжелого инструмента вылетали искры, и каждая сгорала с едва слышным вскриком. Звено за звеном кузнец ковал большую цепь, выбивал металлические дуги, соединял их между собой. Именно эту цепь и видел Лори, когда кладоискатели только прибыли в Тревегар, правда, она тогда выглядела совсем по-другому – промерзшая и ржавая, с разрывами. Теперь она ярко блестела, отливая красноватым оттенком, и в ней было не менее сотни прочных, как гордость Бансрота, звеньев. Подле, у основания наковальни, валялся еще один обрывок цепи. Он тянулся прочь из кузницы, и конец его прятался в снегу где-то в центре крепостного двора. Бум… Бум… Кузнец потянул за обрывок цепи, который удлинял, и стало видно, что этот обрывок выходит прямо из середины живота странного кузнеца. Еще два звена только что были присоединены к этому. Тогда кузнец поднял часть цепи, лежавшую у его ног, и приложил один обрывок к другому. Последовало еще несколько ударов молота, и цепь соединилась.

Затем горбун отложил молот в сторону и подошел к горну. Он отворил заслонку, и в тот же миг в него ударила волна пламени. Кузнец будто и не заметил обжигающего, сдирающего кожу поцелуя, и клещами «волчьей пастью» вытащил из печи небольшой тигель с расплавленным в ней кровавым металлом. После этого он осторожно перелил содержимое чаши в форму. Когда новое изделие застыло, он остудил его и при помощи молоточков и маленьких напильников снял наплавки и окалины.

– Хе-Рег-Робрин. Хе-Рег-Торбрин [11], – гулко пробормотал горбун и взял ключ, который он только что отлил. Новое творение было выполнено в форме изломанного существа, руки которого и колпак на голове представляли собой зубчики, а ноги ромбом сходились в головке ключа.

Кряхтя и переваливаясь с ноги на ногу, огромный кузнец покинул свою мастерскую и направился к одинокой каменной арке посреди двора. Цепь, словно жуткая металлическая пуповина, с легким звоном тянулась за ним. Вскоре стало видно, что ее конец теряется на плите под аркой, будто бы уходя в другую комнату, но с той стороны ее не было – лишь разбитый камень кладки. Цепь обрывалась.