Родовая магия

Захлопнув книгу, я вскочил и ринулся к выходу, на ходу сунув ее в руки возмущенно задохнувшейся мадам Пинс, и поспешил прочь, не слушая ее раздосадованного шипения. Правил я не нарушил, а то, что ей не нравится, когда студенты торопятся покинуть библиотеку, еще не говорит, что я обязан ползти со скоростью какого-нибудь брюхонога.

Однако, как оказалось, торопился я зря. Поттер, судя по ощущениям, опять прочно осел в палате Блэка, а применение Черной магии в Больничном крыле, как ни крути, не лучшая идея — это может внести дисбаланс в исцеляющие чары, наложенные на окружающих пациентов. Не то, чтобы меня это очень волновало, сказал я себе тут же, но Поттер на это не пойдет.

Ладно. Придется подождать. Когда-нибудь он все-таки выйдет оттуда. В принципе, это мне даже на руку, — чем больше времени пройдет, тем больше шансов, что он остынет. Я устроился в нише с доспехами, так, что меня не было видно от входа в больницу и с противоположного конца коридора тоже. Ниша была просторная, а постамент, на котором возвышались латы — довольно широким. Усевшись на него сбоку от «рыцаря», я приготовился ждать хоть весь день, если потребуется, прекрасно зная, что мадам Помфри обязательно выгонит Поттера если не обед или ужин, то хотя бы на ночь, чтобы он поспал по-человечески. Хотя с другой стороны, он вполне может упросить ее позволить ему переночевать в Больничном крыле, тем более, что большинство пациентов, пострадавших в налете на Хогсмид, уже выписали. В общем, мне оставалось только ждать и надеяться.

Моя решимость не рассеялась, хотя, признаться, мне было не по себе от мысли о том, что я собираюсь добровольно подставиться под черномагическое проклятие. Это, в любом случае, означало боль. Во время обучения мне довелось испытать на себе оба Непростительных (Империо и Круцио, — ясное дело, не Аваду), и часть других проклятий, но накладывал их отец, и вполсилы, чтобы не причинить вреда. Да и вряд ли даже самый сильный гнев мог заставить Люциуса в полную силу пытать единственного сына. Заклятие Веритас входило в число испытанных мной чар, и я до сих пор помню ощущение вонзившихся в сердце тупых крючьев, и иррациональный страх, что если не ответишь сию минуту, или попытаешься солгать, то крючья разойдутся в разные стороны, разрывая сердце в лоскутки. Можно было сколько угодно твердить себе мысленно, что это заклятие не убивает, однако совладать с затаившимся в душе ужасом так и не получилось. И вот теперь я готовился снова, и притом добровольно, испытать на себе эти чары. Мало того, мне еще придется уговаривать Гарри наложить их на меня!

Одного я не учел — того, что Поттер тоже может чувствовать меня, и сделает все, чтобы избежать нежеланной встречи. Я просидел на месте почти до самого вечера, маясь от скуки, и чуть ли не засыпая. Но он так и не появился, и по узам мне почему-то пришло ощущение, что он не сдвинется с места до утра. На обед я не пошел, да и аппетита у меня не было, впрочем, к ужину он тоже не появился. Наконец, когда время ужина подошло к концу, я понял, что мой план отнюдь не обязательно должен был увенчаться успехом. В конце концов, надежды мало даже на то, что он вообще станет со мной говорить после утренней перепалки. И потом, он может просто из чистого упрямства отвергнуть мое предложение…

Что ж, похоже, мне нужен союзник, который уговорит его хотя бы выслушать меня. К сожалению, Северус или даже Дамблдор отпадают. Не побегу же я, в самом деле, жаловаться учителям! Можно, в принципе, уговорить кого-то из учеников, но кого? Крэба и Гойла — бесполезно, Гарри поверит им не больше, чем мне. Дафна? Хм, ну в принципе, это вариант… Хотя что-то мне подсказывало, что идея неудачная, и подумав, я нашел несколько аргументов против. Во-первых, она моя бывшая любовница, так что Гарри может счесть ее связь со мной причиной для недоверия. А во-вторых… Рассуждая логически, кто мог быть той самой «птичкой», напевшей Поттеру об «измене»? Явно тот, кто знал, что она ночевала у меня. Вряд ли кто-то с других факультетов мог быть осведомлен в достаточной степени, чтобы говорить об этом с уверенностью. Значит, эта «птичка» — явно слизеринского происхождения. Маловероятно, что это кто-то из парней, да и причин у них маловато, хотя полностью исключать такую возможность не следует. Конечно, Крэб с Гойлом слишком толстокожие, чтобы так тонко сыграть на чувствах, но у других, например у Блетчтли, вполне хватит проницательности. И все же, куда вероятнее вариант, что это девушка. Я бы, правда, скорее поставил на Пэнси, чем на Дафну… Но Пэнси метила бы в меня. Какой смысл ей объявлять Блейз моей любовницей? Разрыв сестренкиных отношений с Поттером, да и даже прекращение нашей с ним дружбы едва ли заставит меня обратить внимание на Паркинсон. А вот если метили в Поттера, тогда… Особенно учитывая, что именно говорила мне Блейз о Дафне в начале года…

Я тряхнул головой. Так, не отвлекаться. Первостепенная задача — Поттер. Виноватых будем искать потом. Итак, Слизерин в качестве союзников отпадает. Что до других факультетов… В принципе, можно было бы попытаться поговорить с Макмилланом, но мне до смерти не хотелось вмешивать еще кого-то в наши отношения. И потом, пусть Эрни был хоть трижды старостой школы, у него нет столько влияния на Поттера, чтобы он мог убедить его поговорить со мной. Нет, тут нужен иной подход…

Решение пришло само по себе. Если нежелательно привлекать кого-то со стороны, остается попытаться заручиться поддержкой кого-то из гриффиндорцев, а еще лучше — кого-то из членов неразлучного Трио. Уизел отпадал сразу — с ним договориться не проще, чем с самом Поттером, особенно теперь, когда он упивается чувством собственной «правоты». Остается Грейнджер, она достаточно умна, чтобы знать о заклятии Веритас, и достаточно талантлива (приходится признать), чтобы исполнить эти чары. Кроме того, она достаточно разумна, чтобы хотя бы выслушать. Беда только одна — она редко появляется в эти дни одна, только в компании Рона…

На всякий случай, еще раз проверив по узам, я убедился, что Гарри обосновался в Больнице надолго, и решил сменить место дислокации. На сей раз я устроился на постаменте одной из статуй в коридоре, ведущем к Гриффиндорской Башне. То и дело мимо меня мелькала какая-то малышня, но наконец из-за поворота от лестничной клетки показались две знакомые фигуры — одна, повыше, увенчанная шапкой огненно-рыжих волос, а вторая, поменьше и поизящней, с растрепанной каштановой гривой. Я мысленно выругался, отступая подальше в тень за статуей. Грейнджер в одиночку — было бы идеально, но в компании Уизли она тоже не станет ничего слушать. Вздохнув, я невольно прислушался к их разговору, и, как и ожидалось, не услышал ничего неожиданного.