Цвет Надежды

— Он просто хотел жить, Люциус. И все. Геройство и смерть — это совершенно разные вещи.

Собственный голос показался чужим и далеким.

— Извини.

Тишина.

— Я… соболезную.

Нарцисса пожала плечами. В столовой вновь повисло молчание. Нарцисса подняла взгляд к большому окну напротив. На улице начинал моросить дождик. Серый. Унылый. Вдруг захотелось выйти под этот дождь и пойти, куда глаза глядят, не разбирая дороги, ступая по лужам. Когда она в последний раз гуляла под дождем? Кажется, в прошлой жизни. А как было бы хорошо: идти по лужам, чувствовать, как вода затекает в дорогие туфли, и ощущать себя живой и счастливой.

— Где ты был это время? — Нарцисса спросила не из желания знать, а потому что внезапно захотелось разбить нависшую над столом тишину. Тишина раздражала, давила. В доме, в котором живут люди, не должно быть такой густой тишины. В доме должны звучать смех, голоса…

— В Ирландии.

Продолжения не последовало. Нарцисса на миг задумалась: сказать или нет.

— После Азкабана я побывал у Фреда, — голос прозвучал глухо.

— Значит, ты знаешь… — Нарцисса подняла взгляд на мужа.

Несколько секунд он продолжал смотреть на поверхность стола невидящим взором, потом быстро отбросил прядь волос с лица и на миг сжал переносицу.

— Да, знаю.

Нарцисса смотрела на него, прислонившись затылком к высокой резной спинке. Смешно… всю свою жизнь ее муж боялся слабости, пряча ее за жестокостью, холодностью, неприступностью. Он всегда полагал, что титул и деньги — источник власти, а власть — это все, что нужно для жизни. Да вот только сама жизнь день за днем убеждала его в обратном. И сейчас в этом огромном обеденном зале, где отблески свечей, зажженных по случаю пасмурного дня, отражались от мраморного пола, где каждый звук разносился эхом и шепот был слышнее самого громкого крика, сидел потерянный и совершенно раздавленный мужчина. Нарцисса не узнавала его. Где уверенная линия плеч, где небрежность жестов и слов? Оттенок его волос резко контрастировал с темным деревом обеденного кресла. Белизна манжет чужеродно выделялась на поверхности стола. Все годы Нарцисса видела в убранстве обеденного зала лишь изысканность, призванную подчеркнуть безупречность хозяев. А вот сейчас аристократическая бледность вдруг оказалась болезненной, а безупречность осанки — напряженной.

— Я была на похоронах Фриды.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что ты была там. Я… должен был. Я…

— Я пошла туда не ради чести семьи, Люциус. Мы с Марисой просто хотели проститься с ней.

— Ты почти ее не знала.

Нарцисса вновь посмотрела на дождь за окном.

— Порой мне казалось, что я понимала ее, как никто другой. Мне жаль, что это случилось. Фрида была удивительным человеком. То, что она делала для людей, невозможно измерить обычной меркой. Что делаем мы? Мы откупаемся от несчастных, в лучшем случае, и не замечаем вовсе — в худшем. А Фрида возвращала людям жизнь.

Люциус закрыл лицо руками. На какой-то безумный миг Нарциссе показалось, что сейчас он отнимет ладони, и она увидит слезы. Но нет. Подрагивающие руки легли на стол, а лицо ее мужа осталось сухим. Лишь взгляд стал болезненным и затравленным.

— Не знаю. Пока — здесь. А потом не знаю. На дом нужно поставить новую защиту. Нужно подумать, как уберечь тебя, Драко, Марису.

Нарцисса приподняла бровь. Не поздновато ли?

— Люциус, можно я задам вопрос? Он давно не дает мне покоя.

Муж поднял на нее взгляд. Согласия не дал, но Нарцисса все же спросила:

— Это того стоило? Ты именно так представлял свою жизнь? Нашу жизнь?

— Это несколько вопросов. Который не дает тебе покоя больше остальных?

— Все.

— Нет, Нарцисса. В свои семнадцать я был уверен, что все сложится по-другому. С твоего позволения.

Люциус встал и быстрым шагом покинул обеденный зал. А Нарцисса еще долго смотрела на опустевший дверной проем, за которым скрылся человек, разрушивший ее жизнь, свою жизнь… Наверное, сейчас ему тяжелее, нежели ей. А может, и нет. Однако сил пойти за ним и попытаться поговорить, достучаться, не было. Умом она понимала, что сейчас он — настоящий. Истинный. Со всеми слабостями и страхами. Потерян. Загнан в угол. Это самый верный момент за все годы их брака создать хоть какое-то подобие семьи. Да вот только доводы разума исчезали в бездонной пустоте ее души. Словно за этим обеденным столом их было не двое, а четверо. Словно тени тех, навсегда ушедших, не отпускали их.

Нарцисса отодвинула тарелку, отчетливо осознав, что в ее мире стало еще меньше близких людей. Остались лишь Драко, Мариса и Северус. И еще она вдруг поняла, что Люциус никогда не войдет в ее мир. Просто не сможет.

Завтрак с приглашенными гостями — редкость в старинных семьях. Обеды, ужины — да. Но завтрак — это что-то личное, домашнее, семейное. Однако в старых стенах имения Малфоев вряд ли сохранилось такое понятие как «семейственность».

Нарцисса сидела за большим столом и старалась отвлечься. Способов было несколько, но сегодня она выбрала самый действенный. Вспоминала два последних года.

Точнее самые первые, самые нереальные месяцы из этих двух лет. Насколько неживой была она тогда. И это несмотря на то, что именно первые полгода полного одиночества были насыщенными, как никогда. Она почти не бывала в имении Малфоев. Бесконечные переезды, выставки, инспекции работы благотворительных фондов. Люди, люди… Их были десятки, сотни… Но никогда она не чувствовала себя более одинокой, чем в то время. Это сложно объяснить. Раньше Сириус был далеко. Их разделяли время, расстояние, стены Азкабана и людская молва. Но ведь он был. За всей этой ненужной и неправильной мишурой он был. Где-то билось его сердце, где-то витали его мысли. Просыпаясь по утрам, она чувствовала, что он есть. Несмотря ни на что сохранялась эта призрачная возможность, что когда-нибудь, где-нибудь их пути пересекутся. А потом… Что было потом? Тишина. Пустота. И глупое сердце почему-то продолжает верить в ту единственную реальность за грудой условностей. Но разум вновь и вновь возвращается к разговору в кабинете директора Хогвартса. И вот эта борьба сердца и разума словно вытравляет душу. Отчаянно хочется верить, но не во что. И от этого… странно и нереально.

И короткий разговор, как Рубикон, отделивший «до» от «после».

— Нарцисса, хватит! Жизнь не закончилась! — резкий окрик Марисы заставляет поморщиться.

Обе сидят в полупустом кафе, коротая время до начала очередного мероприятия.

И в первый момент хочется ответить в том же тоне, потому что никто не имеет права вмешиваться. Никому не понять того, что с ней творится. Никому, кроме женщины напротив. И резкий ответ замирает на губах. Несколько секунд Нарцисса смотрит в серые глаза подруги. Время снова делает крутой вираж. Похороны Патрика. И неживая, точно замороженная, Мариса. И мысли самой Нарциссы, тогда еще ясные, здравые. Миллион краткосрочных и долгосрочных планов по выведению подруги из депрессии. Потому что так нельзя, потому что жизнь продолжается, и на свете есть люди, которым мы еще нужны.