Дин Кунц - Вторжение

— Мы с вами, — заверил Такера Нейл. — Просто… сначала нам нужно кое с чем разобраться.

Молли посмотрела на Дерека Сотеля и его группу беглецов от реальности. Опасения, которые пришли ей в голову перед тем, как она решилась познакомиться с его доказательствами, полностью оправдались: он был агентом отчаяния.

— Мы подъедем к банку чуть позже, — пообещала она Такеру.

Наблюдателю зачастую все усилия кажутся тщетными. Ее судьба находилась в ее собственных руках. Пока оставалась надежда, все было возможным.

В это она верила всегда. Но, в отличие от этой ночи, действовала автоматически, отталкиваясь от этого постулата, и у нее не возникало необходимости напоминать себе о нем или убеждать себя в его справедливости.

Дерек был не единственным агентом отчаяния, с которым она столкнулась в последние несколько часов. Первым было то самое существо, которое контролировало труп Гарри Корригана.

А третьим стал Рендер. Представление, устроенное им в женском туалете, преследовало одну и единственную цель: лишить ее самообладания, напугать, ввергнуть в отчаяние.

Вновь она почувствовала, что ответ лежит где-то рядом, в пределах досягаемости, ждет, что его найдут за следующим поворотом лабиринта логической дедукции.

И тут Нейл с такой силой грохнул кружкой об стойку, что кофе выплеснулся на полированную поверхность.

— Оно снова приближается.

На мгновение Молли не поняла, о чем он, а потом почувствовала ритмичные пульсации давления, совершенно бесшумные, никак не проявляющие себя внешне, но вызывающие вибрации костей, крови, мышц, словно призрачные приливы давно высохшего моря разбудили генетическую память клеток, напомнили ей о жизни, которая была до появления суши.

Той же ночью, только раньше, в собственном доме, она не почувствовала этого феномена, пока Нейл не заговорил о нем. Но и после того, как он обратил на него ее внимание, она не испытывала тех ощущений, которые чувствовала сейчас.

Возможно, ощущения эти вызывались магнитными импульсами, возникающими при работе колоссальных двигателей, созданных на основе научных принципов, сущность которых она не могла не только понять, но даже представить себе, точно так же, как люди, населявшие лишенные мегаполисов равнины Америки за тысячу лет до Рождества Христова, не могли представить себе принцип работы двигателя внутреннего сгорания.

Она посмотрела на часы. Часовая стрелка двигалась к следующему году, тогда как минутная, с куда большей, наверное раз в шестьдесят, скоростью, вращалась в противоположном направлении, словно лишая время его могущества и поощряя тех, у кого были часы, жить текущим моментом, осознать, что больше у них ничего не осталось.

По всей таверне нарастающая тревога подняла людей со стульев. Они тоже смотрели на наручные часы или на напольные, которые стояли у дальней стены.

Вместе с загадочными пульсациями пришло ощущение огромной массы, которая двигалась в небе сквозь дождь: спускающаяся гора Нейла, падающая Луна Ли Линг.

— Движется с севера, — уточнил Нейл.

На нюансы этого феномена он по-прежнему реагировал более чутко, чем Молли.

Другие тоже почувствовали приближение этого летающего объекта. Среди пьяниц, миролюбцев, колеблющихся и настроившихся на борьбу (никто из них еще не покинул таверну), по нескольку человек повернулись к северу, уставившись в потолок.

Разговоры стихли. Как и звяканье стаканов.

Большинство собак тоже подняли головы, но некоторые продолжали обнюхивать пол, будто чувство опасности притупилось увлеченностью запахами пива и еды, которые шли от половиц.

— Больше, чем я думал, раньше, — прошептал Нейл. — Больше, чем любая гора или три горы. И низко. Очень низко. Может, всего лишь в десяти футах над вершинами деревьев.

— Смерть, — услышала Молли собственный голос, но при этом интуиция подсказывала ей, что она не права, слово это не может полностью охарактеризовать путешественника в ночи, проплывающего сейчас над ними, и путешественник этот более невероятный и менее загадочный, чем она его себе представляла.

А ближе ко входной двери в таверну вдруг заплакал ребенок. Но рыдания эти, громкие и печальные, были очень уж одинаковыми, в одной тональности, а потому казались фальшивыми… и странными.

Хотя невидимая громадина продолжала свой путь в ночном небе и вроде бы требовала к себе внимания, непрекращающийся плач ребенка привел к тому, что и взгляд Молли, и взгляды остальных сместились с потолка к источнику этих звуков.

Плакал не ребенок, а кукла, которую Молли взяла с заднего сиденья внедорожника «Линкольн Навигатор», брошенного на горной дороге.

Она лежала на стойке бара, на животе, как Молли ее и оставляла. С головой, повернутой к залу, с закрытыми глазами. Рыдания, которые слетали с пластмассовых губ, были записаны на звуковом чипе среди прочих слов и звуков.

Молли вспомнила о музыкальных шкатулках в их спальне. Вальсирующих фарфоровых фигурках. Отмеряющей круг за кругом карусельной лошадке.

Мысленным взором увидела также двигающийся труп. Который ранее был Гарри Корриганом. Мертвый Гарри цитировал Элиота сквозь выбитые зубы, слова вылетали изо рта, лишенного неба.

Она осознала, что труп-марионетка — другое проявление того самого эффекта, который оживлял фигурки на музыкальных шкатулках и заставлял куклу плакать. Для неведомых хозяев ночи мертвецы были игрушками, впрочем, как и живые.

Когда Молли собралась вновь посмотреть на потолок, одна из собак тихонько зарычала, потом другая. Они не спускали глаз с куклы.

Это изделие из пластмассы и резины снабдили подвижными суставами, но не батарейкой. Однако кукла повернулась на бок. Подняла голову.

Все посетители таверны в эту ночь сталкивались с невероятным, и не раз. Получили, можно сказать, прививку от изумления, вот и смотрели на куклу скорее с любопытством, чем со страхом.

Если бы обе собаки не продолжали рычать, многие из тех, кто смотрел сейчас на куклу, переключили бы внимание на потолок. Потому что куда больше шевельнувшейся куклы их тревожила проплывающая в небе над Черным Озером огромная масса.

Но кукла вдруг перестала плакать и села, свесив ноги со стойки бара, положив руки по бокам. Глаза ее открылись, голова повернулась.

Собранная на конвейере, склеенная, сшитая и подкрашенная, эта кукла в розовых велосипедках и желтой футболке, разумеется, была слепа, однако глаза ее двинулись сначала слева направо, потом справа налево, оглядывая собравшихся в таверне людей, словно она могла их видеть.

А потом она произнесла детским голосом: «Голодная. Есть».

Аргумент, что эти два слова наверняка входят в словарь, записанный на звуковом чипе, не казался убедительным.