Юрий Никитин - Ютланд, брат Придона

Ютланд придержал коня, огляделся.

– Неплохое место, – заметил он. – Сухо, чисто, много сучьев…

– Собачка умеет выбирать места лучше тебя? – спросила Мелизенда. – Хотя чего это я удивилась…

Ютланд спрыгнул на землю и протянул к ней руки.

– А еще она ласковая, – добавил он, – и ни разу меня не укусила.

– Значит, – сказала она обвиняющее, – ты ее бьешь!

И упала в его руки, он подхватил, придержал и настолько нежно и бережно поставил на землю, словно у нее там не ноги, а какие-то тонкие хрупкие лапки, как у дохлого кузнечика.

– Значит, – сказал он задумчиво, – бить все-таки надо?

– Нет! – вскрикнула она. – Дикарь, ты все не так понимаешь!

– А как надо?

– Я тебе потом расскажу, – пообещала она.

Он кивнул.

– Хорошо, побудь здесь и никуда не смей, существо. Я сперва соберу хворост.

– Я могу…

– Нет, – оборвал он.

Она запнулась, наконец-то сообразив, что он идет не ради хвороста, которой тоже соберет заодно, а проверяет, нет ли вблизи хищных зверюк, как будто они только и думают, как бы напасть, такой наивный, но как приятно, что о ней заботятся искренне, не выставляя это напоказ, как в ее дворце.

Вернулся он сравнительно быстро, на скуле царапина, да еще дыхание сбилось, но высыпал гору сучьев и сказал уже почти ровным голосом:

– Да, теперь можешь…

Когда она отдалилась за ближайшие кусты, ей показалось, что трава сильно примята, пара веток сломаны. На земле некие мелкие зеленоватые пятна, в другое бы время не обратила внимания, но сейчас, любопытствуя и чувствуя странную защищенность, на цыпочках прошла по едва приметным следам, там небольшой овраг, густой заросший высоким бурьяном…

Трава примята, а в тех кустах лежат друг на друге тела трех закованных в прочные костяные щитки чудищ. Все крупнее человека, толстые, с виду ужасные и несокрушимые, но их панцири жестоко разбиты, расколоты, через щели все еще сочится зеленоватая жижа, головы как будто попали под молоты дюжих молотобойцев: расплюснуты, смещены…

К костру она вернулась тихая, присмиревшая, свалила небольшую горку сучьев.

– Давай, – предложила она тихонько, – помогу тебе разделывать оленя.

– Оленя? – переспросил он. – Может быть, сперва поучишься на мыши?

Она брезгливо передернула плечами.

– Терпеть их не могу. Ладно, боюсь!

– Я сам, – ответил он. – Ты чего вдруг? Я все сделаю, отдыхай, чешись, строй глазки.

Она с самым независимым видом пожала плечами.

– А что отдыхать? Ветки для костра я уже собрала. Зажечь?

– Это мужская работа, – сказал он. – Ты не выбьешь огонь.

– Даже и не подумаю, – отрезала она.

Он с недоверием смотрел, как она протянула руку к сложенным шалашиком веточкам. Из пальцев вылетела длинная оранжевая искра и упала в бересту. Там сразу вспыхнул огонек, разросся и начал жадно лизать сухие веточки.

– Ого, – произнес он с уважением, – магия?

– Совсем немного, – сказала она скромно. – Тцарских дочерей всегда учат разным мелочам.

Он внезапно нахмурился.

– А почему не сказала, что умеешь, раньше?

– Ты был таким противным, – сказала она, – таким надменным И так задирал нос…

– Я?

– Ты, – подтвердила она обвиняюще. – И не делай вот такие глазки. Невинные! Ты все время кичился своим превосходством. И унижал меня. И называл дурой.

– Я?

– Ну, может быть, не вслух, я уже не помню.

– Я? – повторил он в великом изумлении. – А не ты?

– Я только защищалась, – объяснила она. – А костер… Ты зажигал его всегда с одного-двух ударов огнива. А когда был дождь, помнишь, я бросила искру, когда ты отвернулся.

Он посмотрел на нее хмуро.

– Помню. Тогда еще сказала, что я молодец… А ты втихую хихикала.

Она в испуге взглянула на его помрачневшее лицо.

– Я не хихикала! Ну, разве что чуть-чуть. Мне огонь был нужен больше, чем тебе. Я промокла, озябла, мне хотелось есть, я падала от усталости, а ты не обращал на меня внимания и обещал придушить.

– Ну… не придушил же?

– Спасибо! А что бы я делала, придушенная?

Он пожал плечами.

– Ну… я же не совсем бы, а так… немножко бы. Чтобы можно было придушивать и потом. А то сразу, как-то… мало. Я хочу тебя долго придушивать.

Она сказала саркастически:

– Ну, спасибо!

Внезапно лицо ее стало мечтательно-отстраненным, взгляд затуманился, она вся чуть устремилась в некий мир, которого встревоженный Ютланд не мог увидеть, наконец он крепко взял ее за локоть.

– Что случилось?

Она прошептала:

– Слышишь, соловей?..

– Ну…

– Как думаешь, о чем он поет?

Ютланд пожал плечами.

– Как, о чем? О червяках на ужин.

Она подскочила, мгновенно рассвирепев.

– Что ты за дикарь? Соловей поет о розе!.. Так нас учили лучшие мудрецы!

– Да? – переспросил он тупо. – О розе? С чего вдруг?

– Потому, – выпалила она, – что роза красива! Роза… прекрасна. О ней можно слагать целые поэмы.

Он поморщился.

– Можно так можно. Но соловей… он что, совсем дурак? С чего бы он пел о розе?

Она нехотя кивнула.

– Один из моих учителей говорил, что он поет не о розе, а о своей половинке… милой и замечательной соловьихе! Но этот учитель всегда говорил не то, что другие, за что его не любили…

– Вот дурак, – сказал он искренне. – Понятно же, эта птаха просто сообщает на весь лес, что здесь место для охоты занято. И для жилья.

Она тяжело вздохнула, этот дурак непрошибаем, как огромные деревья, что простерли над ними благосклонно огромные ветви, защищая как от солнца, так и теперь от звездного неба.

На другой день они с утра наткнулись на схватку артан с куявами. Большой конный отряд отважных героев степи просочился в глубину территории Куявии, а там начал беспощадное избиение населения, грабежи, в небо поднялся черный дым горящих сел и деревень.

Алац получил ясный приказ обходить такие места, хорт с готовностью понесся впереди и охотно показывал глупому коню и таким же людям правильную дорогу.

Головной отряд артан, не останавливаясь, захватил небольшой город, но сейчас, судя по тому, что Ютланд видел, победители передрались за богатую добычу. Схватка, скорее всего, началась, как обычно в таких случаях, между двумя воинами из разных племен, к ним на помощь с обеих сторон бросались свои, так резня распространилась по всему захваченному городу.

Ютланд проехал по гребню холма, посматривая на горящие дома холодно и равнодушно. Эти люди не заслуживают ни жалости, ни даже интереса, Как те, которые не смогли отстоять город, так и эти, что дерутся, как озверевшие собаки из-за сладкой кости.

Мелизенда зябко передернула узкими плечиками, розовые щечки побледнели.

– Они похожи на тех, – проговорила она тоненьким голосом, – что истребили всю мою охрану.

– Чем похожи?