Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – эрцгерцог

— Тогда не так страшно?

— Да, — подтвердил я, — мы их перебьем. Правда, потом из-под земли вылезет их матка… Эта будет размером с двухэтажный дом. И вся в броне.

Она вскрикнула:

— И что? Она нас убьет?

Я покачал головой.

— Каким-то чудом мы ее убьем. В последний момент. Даже в последний миг.

— Каким?

— Не знаю, — ответил я. — Идея придет спонтанно.

Она подумала, спросила в недоумении:

— У пауков бывают гигантские матки?

Я поморщился.

— Не умничай. Знаешь, и заткнись, больно грамотная. Не порти другим.

— Что не портить?

— Да все, — отрубил я твердо. — Не забегай вперед, Фатима!

Она, обидевшись, даже не спросила, почему именно Фатима, послушно пошла сзади, но я чувствовал, что готова в любой миг выскочить вперед и закрыть меня грудью. А то и двумя.

Ход вывел в большой зал, рассеянный и совсем не слабый свет мирно льется с потолка, тот весь как светящаяся пластина из новенького серебра.

Боудеррия сделала шаг, намереваясь идти через центр, я сказал строго:

— Нет!.. Почучундрим.

Она пошла за мной след в след вдоль стены, мечи вытащила и крепко сжала рукояти в ладонях.

— Расслабься, — посоветовал я. Посмотрел на нее и добавил поспешно: — Я, в смысле, чтоб не перегорела заранее. А то когда понадобится, уже не сможешь…

Она фыркнула, но хватку чуть ослабила. Из стены, вдоль которой идем, скалятся в жутком беззвучном смехе черепа. Я сперва шел мимо, не обращая внимания, мало ли какие барельефы, но когда сообразил, что это не дизайн, а настоящие человеческие черепа, холод пронзил до глубины костей. Стена уходит ввысь на сотни ярдов и там теряется во тьме, точно такая тянется в бесконечность с другой стороны, однако черепа, черепа, черепа так плотно к другому, что не рассмотреть, из чего же сама стена.

Затем стены начали сужаться. Сперва настолько медленно, что не замечалось, но когда из тьмы появился потолок, тоже весь из оскаленных черепов, по спине как будто провели осколком айсберга.

— Что за чудовища все это сотворили? — прошептала она.

Я сказал довольно:

— Это сделали люди. Чудовищам до такого не додуматься.

— Вы умеете подбадривать, — сказала она дрожащим голосом.

— Мой долг, — согласился я. — Сюзерен должен внушать.

— Скажите еще что-нибудь, — попросила она. — Чтобы я прям здесь и отдала богу душу.

— Вообще-то с твоим великолепным телом… — начал я, — душа как бы и вовсе…

Я запнулся, она спросила с подозрением:

— Что?

— Тихо, — прошептал я. — Такое ощущение, что мы не одни.

Она пригнулась и начала быстро осматриваться, сжатая и напружиненная, готовая к яростной схватке.

— Ничего не слышу, — произнесла шепотом спустя минуту.

— Я тоже, — ответил я.

— Так чего же… — начала она раздраженно.

Я оборвал:

— Разве я сказал «слышу»? Что ты за женщина такая нечувствительная? Или прикидывалась?

Она фыркнула и медленно распрямилась, но глазами по-прежнему зыркала во все стороны, а мышцы подрагивают в готовности наносить смертельные удары.

Противоположной стены у следующего зала просто не оказалось, там дальше такой простор, что этот зал показался тесной каморкой. Под ногами оранжевые, местами вообще красные, почти пурпурные плиты, общее впечатление такое, что идем то ли по толстой стеклянной плите над открытой золотой жилой, что тянется на мили в ширину, то ли по осенним листьям, что усеяли весь мир и окаменели.

— Красота, — пробормотал я, — страшная сила, с годами становится еще страшнее.

Она посмотрела с подозрением.

— Вы это к чему, сэр Ричард?

— Красота, — сказал я, — недолговечное царствование. А ты о чем подумала?

— Что вы зачем-то умничаете, — ответила она сердито.

— Как зачем? — ответил я рассеянно. — Стараюсь тебе понравиться… Мы ведь для вас, дур, затеваем троянские войны, завоевываем королевства, низвергаем тиранов, восстанавливаем вселенскую справедливость. Ну, а кто не дурак, тот завоевывает и низвергает для себя, но таких мало, а вот дураков… Красота — это королева, которая правит очень недолго. Это я, как ты понимаешь, говорю о дворцах, городах, королевствах…

Фрагмент стены высится посреди просторного зала, пролом широк, пятеро всадников проедут в ряд, не касаясь стременами. В неглубоких нишах тщательно изготовленные фигуры существ, то ли вылеплены из мягкого, как пластилин, мрамора, то ли вырезаны из белого, как алебастр, дерева.

Даже я не назвал бы эти странные фигуры людьми. Неведомый эстет ваял некое подобие зверски утонченных эльфов: худых, костлявых, но полных звериной жажды выжить и победить.

Стена из подчеркнуто разделенных глубокими бороздками блоков, в двух местах выпуклые фигуры коней с непропорционально толстыми ногами и широкими копытами, словно всю жизнь бегают по болотам.

— О том, — сказал я, — что грабить могилы нехорошо, понимали даже в древности. Семирамида, королева Ассирии, выстроивши себе гробницу, написала на ней так: «Кому из царей будет нужда в деньгах, тот пусть разорит эту гробницу и возьмет, сколько надобно». И вот Дарий, был такой король, разорил гробницу, но денег не нашел, а нашел другую надпись, так гласившую: «Дурной ты человек и до денег жадный — иначе не стал бы ты тревожить гробницы мертвых».

— Все-таки грабили? — спросила Боудеррия.

— Да, — согласился я, — но то был век варварства и дикости. Все люди на свете были жадными, глупыми и подлыми, так как Иисус Христос еще не родился. Но теперь наступил век просвещения, гуманности, политкорректности! Можем ли мы допустить такую дикость, как раскопки? Безусловно, нет. Как только выберемся отсюда, я подумаю насчет того, чтобы новые нормы гуманности и бережного отношения к захоронениям внести в законы…

— Не как только, — буркнула она, — а если.

— Надо верить, — укорил я.

— Мужчины вообще доверчивы, — сказала она презрительно.

— А я думал, женщины…

— Это женщины пустили такой слух, — мстительно сообщила она, — объяснить зачем?

— Не надо, — ответил я.

В зале нарастает странный холод, я начал ежиться, вздрагивать, поводить плечами, а потом и вовсе едва удерживал недостойную мужчины дрожь, а то вдруг женщина да подумает, что мне страшно. Возможно, надо все-таки брать с собой самца, перед подобными себе если и выпендриваемся, то не так уж и весьма…

Даже статуи в нишах, похоже, жутко мерзнут и пытаются удержать остатки тепла, обхватили себя руками, съежились.

— Как же холодно, — пролязгала она зубами, посмотрела на меня и сразу ощетинилась: — Сэр Ричард, давайте без всяких «согрею»!

— И в мыслях не было, — ответил я честно, но подумал, что могу обидеть, и добавил: — Это было не в мыслях. Ну, ты понимаешь… И, оказывается, ты все-таки что-то да чувствуешь.