Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог

– И что ты хочешь? – спросил я.

Михаил покачал головой.

– Я? Ничего.

– Тогда что предлагаешь? – поинтересовался я почти зло. – Ах да, ты же не способен ничего предложить, только посланник… Ну, что должен передать?

Он сказал тем же ровным голосом, не выказывая недовольства откровенным недружелюбием:

– Ты не должен больше ходить в тот мир, который называешь Темным. Никогда. И ты должен отказаться от нынешней поездки.

Я покосился на сэра Фридриха, для него все еще длится единое мгновение, ничего не увидит и не расскажет.

– Почему? – спросил я с настороженностью. – Вам чем-то дорога та Янтарная Капля?

– Господь прозревает, – ответил он, – что ты хочешь сделать. И потому хочет удержать тебя с твоими недобрыми замыслами.

Я спросил в удивлении:

– А что я хочу сделать? Скажи, а то я пока ничего не соображаю. Вариантов масса.

Он покачал головой.

– Только Господь знает.

– Хорошо, – сказал я, – тогда почему мне стало нельзя?

Он ответил после паузы:

– Тот мир… его тоже создал Господь. Намного раньше. И Господь не хочет, чтобы ты туда ходил. Ибо замыслы твои ужасны.

Я пробормотал:

– Видать, Господь в самом деле прозревает дальше меня, потому что я думаю только о том, как уцелеть самому. Но ему виднее.

– Он видит все, – провозгласил он мощно, как вселенская труба, – он прозревает все. И пока ты не пал… окончательно, воздержись. У тебя и так слишком мало шансов на милосердие Господа.

Я пробормотал:

– Спасибо, что предупредил.

– Отмени свою поездку, – велел он мощным голосом, в котором было столько силы, что во мне дрогнуло сердце. – Она приведет тебя не только к гибели, а… хуже…

– Что хуже? – спросил я невольно.

Он ответил высокомерно-ласково:

– Погубишь душу.

– А-а – сказал я, – хорошо, в любом случае спасибо за любезное предупреждение.

Он ухитрился кивнуть, совершенно не склоняя головы, надо бы научиться, отступил, и немыслимый свет охватил его с такой мощью, что золотая фигура мгновенно растворилась.

Свет исчез сразу по всей длине, но я все равно посмотрел вверх, будто мог увидеть, как он поднимается в высоту, подобно скоростному лифту.

– Предупреждение, – пробормотал я, – или ультиматум?

Сэр Фридрих зашевелился и договорил виноватым голосом:

– ….могла ощутить меня… У меня есть заклятие, могу чувствовать ловушки и даже обезвреживать иногда. Наверное, в этой книге таилось нечто нехорошее.

– Возможно, – сказал я коротко. – Сэр Фридрих, давайте сделаем так. Марсель Паньоль покажет вам замок. Если где увидите ловушки, можете их убрать. То же самое и с книгами. А я, к сожалению, должен срочно покинуть Альтенбаумбург. Но мы с вами еще увидимся!

Он начал благодарить витиевато и запутанно, я бодро улыбнулся и покинул зал, а во двор вышел быстрой деловой походкой. Рыцари уже на конях, за ними по лошадям рассаживается с десяток тяжеловооруженных воинов. Все люди графа Стерлинга, он гордо именует их лучшими из лучших, помимо тяжелых мечей у них у всех за спиной блестят стальными пластинами массивные арбалеты.

– Выезжаем, – сказал я коротко. – Можно – с песней. Хотя из гуманизма не настаиваю!

Бобик носился от нас к воротам и обратно, показывая, что он тоже жаждет быть с нами, а не на кухне.

– Да, конечно, – сказал я коротко. – Но никаких драк с людьми! Смотришь издали. Зверушек можешь ловить и давить, сколько пожелаешь. Но не больше.

Он взвизгнул от счастья, подпрыгнул и лизнул в нос. Зайчик презрительно фыркнул и повернулся к нему задом.

Я махнул рукой.

– Выезжаем!.. Благородный граф Гатер, я надеюсь наслаждаться вашим присутствием всю дорогу.

– Польщен, ваша светлость!

– Заодно и дорогу покажете.

Гатер просиял.

– Да-да, ваша светлость! Правда, я там не бывал, но какой дурак не знает, где это проклятое место!.. Ох простите…

– Ничего, – сказал я великодушно. – Нельзя быть мудрым во всем. Иначе это не мудрец, а склад мусора.

Барон Уроншид взмахом послал вперед молодого рыцаря с баннером в руках, а когда они с трубачом отъехали на нужное расстояние, по взмаху его руки разом стронулся с места весь отряд.

Под знаменами Гатера и Стерлинга, как я прикинул, выехали их простые и баннерные рыцари, за бароном Уроншидом только двое оруженосцев, но отряд выглядит грозным и боеспособным еще и за счет тяжеловооруженных воинов графа Стерлинга. Он как самый богатый из моих вассалов держит дружину, числу которой и снаряжению может позавидовать и сам король Херлуф.

В небе воздушные раковины облаков, не белые вовсе, а нежно-оранжевые, дорога делает причудливые петли, я уже намерился срезать углы, но покосился на суровые лица рыцарей, вздохнул и напомнил себе, что здесь не спешат, даже когда уверены, что спешат очень-очень.

Солнце жжет головы и плечи с такой мощью, что когда проезжали вдоль пальмовой рощи в тени ее огромных листьев, что одновременно и ветви, не ощутили прохлады, тень слишком прозрачная и зыбкая, как душное марево.

Потом дорога ухнула вниз и долго пробиралась, подобно ручью, что ищет самые глубокие места, а с обеих сторон все выше и выше вздымаются стены, но, к счастью, расходятся медленно и величаво, как царственные ледники.

Гатер, не утерпев, начал жадно расспрашивать о Сен-Мари. Барон Уроншид, что сам хотел бы все узнать, но стесняется приставать с расспросами, поехал с другой стороны и едва не выпадал с седла, стараясь не пропустить ни слова.

– Сейчас главное там, – сказал я, – Гандерсгейм. Клянусь всем, что мне дорого, да видит Господь Бог, что я предпочел бы освободить эти благословенные земли без сражений и кровопролитий.

Все, кто услышал, посмотрели на меня с великим удивлением. Как такое может говорить тот, кто даже по ночам, не утерпев, уходит в мир сражений и кровопролитий?

Гатер сказал обиженно:

– Ваша светлость… а как же воинские подвиги?

– Все будет, – пообещал я. – Но я как герцог предпочел бы мягше, мягше… Но мир таков, что ничто не дается даром. Потому с Божьей помощью мы сметем вражеские войска, разобьем их, захватим города и убьем их кошек!..

Барон взвизгнул, как щенок, которому подарили красивую игрушку и позволили изгрызть ее всю.

– А земли? – напомнил он ликующе и тревожно.

– И земли, – подтвердил я. – Захватим и заберем. Нам придется убить многих, но мы чисты перед Господом, ибо наше дело правое, и потому останемся безгрешны, сколько бы варваров не… устранили!.. Наша душевная чистота позволяет нам вершить правый суд прямо на месте без всяких там юристов.

Граф Гатер улыбнулся так широко, что шире, по-моему, улыбается только череп.

– Вот это жизнь! – воскликнул он.

Кони теснятся, нас с графом подпирают со всех сторон, рыцари едут тесной кучей, все слушают жадно и внимательно. Глаза горят, и хотя я постоянно говорю о возможности захватить богатую добычу, свинья потому что, но большинство из них все-таки рвется на войну чисто и бескорыстно ради удали, жажды подвигов и желания проявить личное мужество в сражениях и завоевать славу.