Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

Всему свое время.

— Неужели ты совсем не любишь человека? Пусть мы не ищем тебя, но Бог у человека в крови. Ты сам говоришь, что Закон высечен в нашем сознании, на нашей земле.

— У меня ваша богобоязненность перед идолом на виду: приготовили в жертву, спалили, съели и привели новую жертву. И что мне, если сознание не сделало ни одной попытки поднять против мучителя свой голос? Это разве сознание? Это разве живое умное сознание? Зачем мне калеки и убогие? В моем мире все совершенно, как я сам. И я считаю: убить общество, которое не взращивает людей, гуманно. Любое дерево растет, плодоносит, а потом разве что срубить и выбросить вон. Пора цветения и сбора урожая давно прошла. Даже молодые привитые побеги не отрастают. И только люди, которые любили эту планету и род свой, и любят тебя, не дают срубить это дерево, прогнившее насквозь.

Вот ты, маленькая завязь, но у тебя недостаточно сил, чтобы созреть и стать полноценным плодом. Ты не знаешь, но я вижу, как корчится в агонии твоя украденная земля под ужасами проклятий, насылаемых вновь и вновь. Все хотят быть Богом, а Бог — существо, которые выше добра и зла. Я мудр, и знаю, как много вреда принес бы человек, который вершиной совершенства считает власть над другим человеком. И мученик не хозяин своему слову. Бога любит не человек, Бога любит земля, а человек умножает ее боль и скорбь, подсовывая одного идола за другим.

— Ты прав и не прав одновременно. Я не желаю править, твоя земля, но Бог ты или кто? Вот я призываю тебя, а что получаю взамен? Умри, Манька! К кому мне еще идти, чтобы утро для меня наступило? Ты нас, людей, не можешь что ли заставить быть… как бы это сказать… такими, какими должен быть человек?

Дьявол улыбнулся хитро.

— Бог — это существо, который не зависит ни от каких обстоятельств. Если бы он был рожден, он уже не был бы Богом, потому что тот, кто его родил, остался бы Богом, а он его сыном. Бог выше времени, выше пространства, выше Бытия и Небытия. Он мог бы оставаться один, но он решил, что будет лучше, если кто-то подумает о том, что хорошо быть как Бог. И это существо не имеет права расстроиться, если горшок, который он слепил, не станет таким, каким он желал его видеть.

Это неизбежно: сознание имеет право выбора. Точно так же, как он, который Бог. В этом и есть предначертание сознаний. Я лишь могу судить насколько такое сознание опасно. Не для меня. Мне оно не сможет навредить. Я не хочу, чтобы оно корчилось передо мной, и славило себя, уничтожая все, что было создано мной с любовью. Потому что я знаю, этот чудик не Бог, он тот, кому я позволил так думать. И когда я на него вдоволь налюбовался, когда у меня закончился смех, как это ни грустно, я понимаю, от Бога надо избавляться. Даже его присутствие может осквернить мою вселенную.

Земля мой единственный ближний, у нее живой ум, который нуждается во мне, в моей защите. И такие Боги ищут, как убить ее.

Ты сидишь сейчас, и о чем-то думаешь, и вроде бы одна, но земля следит за тобой, прислушивается к каждой мысли, заставляет дышать тело, просит справить нужды, безгласно и безропотно выполняя мое поручение, оберегает твое сознание. Другое дело, что она не всегда может понять, что слушает не тебя. Я для нее родное сознание, а твое, каким бы оно ни было, чужое. Но она всеми силами старается обрести его, чтобы стать похожей на меня.

Так за что человек убивает ее?

По ней сужу. И если все сознания воскликнут разом, что я кошмар всего сущего, я не думаю, что я стану хоть на йоту ближе к тем, кто кричит мне об этом. Земля знает: я единственный в этом мире, который создал вселенную Неба и Земли. И единственный, кто может сказать: простите, вы мне надоели! И можешь себе представить, что мир, вселенная, всхлопнется в едином порыве и исчезнет в просторах Небытия. Проблем у меня нет — проблемы бывают у вас. Я и есть кошмар всего сущего. Больший, чем кто-либо может себе представить.

— И ты знаешь все-все-все?

— Да, абсолютно. И каждого человека. Но когда знаешь, точка зрения абсолютно брезгливая.

— А как же любовь? У тебя под плащом…

Дьявол кисло скривился.

— Ты, Манька, на это не рассчитывай, не затем под землю спускаешься! — строго предостерег ее Дьявол. — С чего мне пугать сознание раньше времени? А вдруг не виноват? А вдруг кошмара в нем нет? А вдруг породил чудо, которое осталось мною не замеченным? А вдруг он сделает такой выбор, что даже я буду удивлен? Малейшая искра моего недовольства или ужаса, и сознание будет комком нервов из дерева осины. Дрожащую тварь не так легко поднять. Но разве сознание может быть лужей любви или туманом? Сознание умеет издать писк. А этот туман, о котором грезят люди, не пищит, не открывается иначе, как свет. И там, в моей земле, я показываю людям Богов, которые правят их землей. Это не я. И когда люди говорят, что я — любовь, они не представляют, насколько мое сознание может быть безжалостным и холодным. А земля такая и есть, ложись и отдыхай. И тем больше у меня причин быть ее противоположностью, когда я защищаю ее.

Кстати, — напомнил Дьявол. — Ты тоже приходила в мою землю однажды. Богов у тебя нет, тебя никто не встретил. Но слышала неясный разговор, больше эмоциональный, чем речевой. Все твои Боги стоят за твоей спиной.

— Но ты же поднимаешь вампира над человеком! — расстроилась Манька.

— Я? Боже упаси! Человек сам поднимает. Но раз помолился на вампира, я понимаю, Богом назвал его. И я крышую вампира, пока реки слез не образумят человека. Но в том-то и дело, что один разочаровал его, он внезапно понял, что молился не тому — и молится уже другому. Ты не можешь отрицать, что я устроил тебя более или менее отлично оттого, что тебе уготовили вампиры, а почему? Да потому, что в полон взяли, а поклониться не смогли заставить!

— Поклянись! — попросила Манька. — Поклянись, что если я поступлю по Закону, не станешь строить мне козни!

— Упаси меня Тьма, что взлелеяла меня! Разве прощают ошибки в Аду? Как я смогу судить тебя, если восстану против тебя? Земля никогда не сможет простить мне землю, которую топтал я сам. Клянусь землей! Могу поклясться Бездной, я ведь и над ней парить могу. Но она пуста и безжизненна. Проникать в нее сознанием, было бы безумием.

— Откуда ты знаешь, что в Бездне ничего нет? — коварно поинтересовалась Манька. — Бездна загадочна и необъяснима. Может там преобразование какое-то идет? Не верю, что вампиры сдыхают! Что-то же их манит в эту самую Бездну?

— Манька, не соблазняйся словом! Слова иногда имеют жуткий смысл. Люди обычно начинают искать сравнительный образ, и находят его в вещественном мире, который не так достоверно отражает действительность. Проникайся сутью.

А суть Бездны такова, что у Небытия нет ни дна, ни покрышки. Бездна везде и нигде.