Ольга Сергеева - Хозяин Стаи

Он отошел от алтаря, но тут же вернулся, поставив на пол рядом с ним уже знакомую Заниле большую фарфоровую миску с водой, в которой плавал кусок чистой мягкой ткани. Он наклонился, вылавливая ее, отжал и осторожно провел по плечу Занилы. Та невольно напряглась, ожидая новой боли, но ее не последовало.

— Посмотри! — произнес Ледь. Занила в очередной раз скосила глаза, выворачивая шею. Влажная тряпка убрала остатки крови, и под ней кожа была абсолютно ровной, безо всякого следа царапины! Занила подумала, что самостоятельно залечить рану с такой скоростью у нее бы не получилось, даже если бы она спускалась на уровень зрения своего кружева, а ведь она этого не делала! Ледь позволил тряпке вновь упасть в миску с водой, предварительно протерев ей лезвие кинжала.

— Каждый новый разрез придется делать чуть глубже, — проговорил Ледь. Занила грязно выругалась, помянув Темных Богов. Изящная темная бровь Ледя приподнялась. — Ты уверена, что я могу продолжать?

— Да!

Безупречно острый кончик кинжала вновь впился в кожу Занилы и скользнул вниз, на этот раз Ледь проводил разрез от локтя до запястья. Она хмыкнула, подумав, что этой боли теперь вовсе не замечает! Кинжал в руке Ледя заменила миска, и тяжелые темные капли вновь срываются с ее края. На этот раз боль пришла мгновенно, словно ее руку заливали расплавленным металлом! Занила впилась пальцами в гладкую деревянную поверхность алтаря и закусила мгновенно побелевшие губы. Она чувствовала каждую новую каплю, казалось жидким огнем прожигавшую ее плоть насквозь!

Ледь отставил миску. Он не решался заглянуть в ее потемневшие от боли глаза. Он был рожден оборотнем и никогда не испытывал на себе этого ритуала и никогда еще не проводил его сам. Только видел, как это делает его отец или другие высшие оборотни из махейнской стаи. Можно было и теперь попросить помощи Родослава. Отец бы не отказался провести инициацию, но Ледь не захотел ждать. Что-то подсказывало ему, что она не согласилась бы ни на кого другого, да и он сам этого не хотел. Тогда он просто не знал, каково это причинять такую боль своими руками! Он даже не мог смотреть ей в глаза! Его взгляд зацепился за ее пальцы, судорожно впивающиеся в гладкую поверхность алтаря… Слишком твердую, чтобы за нее можно было схватиться, отвлекаясь от боли! Больше всего ему хотелось поскорее схватить тряпку и стереть кровь, избавляя ее от боли. Нельзя! Нельзя прерывать обряд… Он закусил губу, так же, как и она… Темные Боги, да она же сейчас ее до крови прокусит!

Не думая больше ни о чем, Ледь потянулся и накрыл ее руку своей, переплетя свои и ее пальцы, заставляя распрямить их, прижимая ее ладонь к алтарю. Длинные серебристо-светлые ресницы дрогнули, и девушка подняла на него взгляд. В глазах цвета незамерзшей зимней воды под слоем густой, словно липкой, боли недоумение:

— Я не буду дергаться. Не бойся!

— Ты говори, когда боль уходит, — произнес Ледь, отпуская ее руку и влажной тряпкой стирая с ее кожи остатки крови. Следа от разреза не было, значит все идет, как следует.

Значит, нужно продолжать! На какой-то момент он завидует Заниле: все, что ей нужно делать, это терпеть боль, а ему предстоит как-то заставить себя вновь взять руки кинжал! А еще глаза, которыми она по-прежнему смотрит ему в лицо… Он не выдерживает и спрашивает:

— Что?..

— Я просто думаю, в каком месте те продолжишь меня резать?!

Она еще может шутить!..

Ледь слегка накланяется над ней, и кинжал проводит ровный разрез по другому плечу Занилы, на этот раз более глубокий — чуть задевая мышцы под кожей.

— Существует определенная схема, которой традиционно принято придерживаться, — начинает объяснять Ледь: ему кажется, что, может быть, его рассказ поможет ей отвлечься. — Но некоторые старые оборотни, считают, что это не имеет никакого значения. Важно лишь количество разрезов и их глубина, — он откладывает кинжал и берет миску, не позволяя себе остановиться. — Мой отец, например, так думает.

— Не говори о нем! — сквозь стиснутые зубы шипит Занила. — Темные Боги, хоть сейчас не говори о нем!

Она запрокидывает голову, скользя затылком по гладкой поверхности алтаря. Ее взгляд мечется по потолку, пытаясь отыскать там хоть что-нибудь, за что можно зацепиться, чтобы всплыть над этой болью! Все левая рука от плеча до локтя в огне! Причем он не снаружи, а как будто изнутри, сжигает, начиная с кости. Вот черным жирным пеплом скручиваются мышцы, потом безжизненной золой опадает кожа… У нее больше нет руки, и значит, нечему болеть, и это, кажется, — счастье!

Влажная чуть прохладная ткань прикасается к плечу… Занила с трудом поворачивает голову и видит свою кожу, такую же гладкую и ровную, как и прежде. Значит, то, что она видела, как ее рука сгорела и рассыпалась пеплом, неправда? Значит, придется продолжать терпеть дальше?!

И боль от кинжала, проводящего новый разрез ниже по руке, кажется почти облегчением, потому что сталь, взрезающая ее плоть, такая холодная! А потом всю ее руку от кончиков пальцев до середины предплечья снова окунают в раскаленный металл… Она не выдерживает, вскрикивает… Она почти благодарна, когда рука Ледя сжимает ее руку, не позволяя ей впиться ногтями в собственною ладонь, раздирая ее до крови…

А потом Ледь снова возвращается к ее правой руке. То ли разрезы, как он и предупреждал, с каждым разом становятся глубже, то ли это еще больнее, потому что два раза практически на одном и том же месте? Ей кажется теперь, что из ее руки по отдельности вытягивают каждую жилу, каждую мышцу, дробят кость и только после этого сжигают то, что осталось! Она пытается закричать, пытается отдернуть руку, забыв свое обещание не двигаться, но Ледю даже не нужно держать ее: ее тело просто отказывается ей повиноваться!

Она, кажется, на какое-то мгновение потеряла сознание, потому что в себя она приходит оттого, что Ледь проводит новый разрез, на этот раз на ее ноге. Мелькает мысль, что он предпочел не приводить ее в себя, а дал ей какое-то время пробыть в забытьи. И она ему за это благодарна. Занила заставила себя приподнять голову, следя за движениями его рук. Ледь вскинул голову, встречаясь с ней взглядом. На секунду кинжал замер, а потом заскользил дальше. Ледь опустил глаза.

— Прости, я забыл, что для каждого следующего разреза нужно выбирать новое место.

Он ждал, что она ему ответит? Если так, то не нужно было лить кровь на разрез, потому что все слова сразу перестали иметь какое-либо значение. Занила теперь уже обеими руками впилась в поверхность алтаря. Она либо сорвет себе ногти, либо процарапает его насквозь!..

Занила не заметила, когда время перестало существовать, смытое непрекращающимся потоком боли. Как Ледь прикасался к ее коже влажной тканью или делал новый надрез, она больше не чувствовала. В себя ее приводила только очередная волна боли, потому что каждая новая была сильнее предыдущей! Занила больше не боялась дернуться в неподходящий момент, потому что тело вновь перестало ее слушаться. Она могла только смотреть, ловя темный взгляд Ледя, как будто только в нем еще был якорь, удерживающий ее на поверхности боли — того огненного моря, в которое стремительно погружалось ее тело. Она отказывалась помнить, что эту боль причиняет ей он! Нет, его руки приносят ей такое краткое, почти незаметное, но все же облегчение. Его глаза ловят ее взгляд, напоминая, что он обещал остановиться, как только она попросит. Умоляя ее попросить! Занила знает, что одно это слово «Остановись» смогла бы вытолкнуть даже из своего сорванного, сведенного судорогой горла, но позволяет себе только кричать!..