Вера Огнева - Кольца Джудекки

Да ничего подобного! Не было тут света. Темень. Но он все равно видел. Ах, да! - мертвый колодец, куда их с Сергеем спровадил многоуважаемый Гаслан Алмазов.

Недостающее звено встало на свое место в череде воспоминаний. А в голове, вопреки здравому смыслу, закружилась старая-престарая, шкодная песенка:

Если взять сто грамм аэрозоля,

Что от тараканов и клопов

И добавить жидкость для мозолей,

Капнуть капли три "Шанель" духов.

Влить туда резинового клея

И добавить жидкость для ногтей.

С этого и грузчики балдеют,

А я лишь только вижу в темноте!

Вот так вот. Вижу! И монстрица не отъела этого моего видения. Хорошо бы еще чего полезного рассмотреть. Сергея или Руслана, например.

Грандиозное зрелище, когда человеческие руки воздвигли невидимую стену между ними и монстрицей, вышибло из головы дурную песенку, завертевшуюся уже как истеричная пластинка.

А над головой вздымалась готика. Шестигранные колонны улетали к куполу.

Стрельчатые окна темнели черными провалами ночного неба.

Из-за вечной дымки не видно звезд.

Никогда не видно звезд.

От чего-то именно этот факт навалился на Илью глухой тоской. Только дымка на небе, да пыль на земле - все, что ему осталось. Захотелось, скрутится в тугой ком, зажать собственный крик, да так и умереть, пока еще память о звездах не выветрилась, не стерлось видение чистого неба.

Он уткнул лбом в колени и зажмурился до боли в веках, до синих кругов перед глазами. В ушах толчками нарастал шум крови. Набат грозил разнести голову. Илья до боли сдавил ее руками. И тут сообразил: звуки извне не прорывались. Чтобы удостовериться, он поднял голову. Люди на топчанах ворочались. Ближайшая голова раскрыла рот, наверное кричала. Но он-то ничего не слышал! И тогда, от накатившего страха он сам заорал. Истошно, истерично, пронзительно.

К нему подбежали двое. Один держал в руке стеклянный фонарь со свечей внутри.

Другой - кувшин.

- Чего орешь? - спросил тот, что держал фонарь. Его товарищ молча поднес к губам страждущего сосуд:

- Попей. Легче станет.

Не сразу дошло, что он их слышит.

- Простите, - едва выговорил запекшимися губами. - Думал, оглох. Простите.

Очнулся - ни звука. Сейчас уже все нормально.

- Бывает, - отозвался водонос. - Речь еще отнимается, или зрение. Не надолго.

- Ты как? - осторожно спросил фонарщик, - Встать можешь?

- Попробую.

Илья напрягся. Нельзя сказать, чтобы боли не было вообще. Но то, что сейчас скребло и тянуло спину не шло ни в какое сравнение с предыдущими муками. Тогда его рвало на части, сейчас мягко-шершаво растягивало. Он вывернул руку и коснулся спины между лопатками. Под рубашкой бугрился широченный рубец.

Ну и ладно. С этим он как-нибудь сживется. Главное почти не болит. И встал.

Фонарщик отодвинулся. Водонос - наоборот подошел, поддержал.

- Айда к нам в угол. Посидишь маленько.

Идти было трудно, но с помощью водоноса, короткую, в два десятка шагов, дистанцию, по заполненному искалеченными людьми помещению, он все же одолел.

"Ординаторская" - место, где расположились на отдых братья милосердия, сильно отличалась от таковой в алмазовской лекарне. Там хлипкая занавеска отгораживала угол. Здесь имелось отдельное помещение с дверью. Ее едва притворили: мало ли кто еще заблажит.

Илье указали на топчанчик. Вольготно не разляжешься - узковат, коротковат.

- Устраивайся, вот, - махнул рукой водонос. - Посиди, поешь с нами, да иди себе на место. До рассвета перебудешь, а там уж и не знаю, куда тебя определят.

- А тут и знать нечего, - перебил его товарищ. - В темницу. Куда еще?

- Строго у вас, - подкинул Илья для затравки разговора.

- Ты только не болтни, что у нас обретался. Нам и так искупать еще и искупать.

- Провинились?

- Нарушили, - уныло подтвердил водонос.

- Тебя как звать-то? - спросил второй санитар, устанавливая лампу на край стола,

- Меня вот Родригой кличут, а его…

- Диего, по-здешнему, - представился парень.

- Не похожи вы на испанцев. Физиономии у обоих абсолютно рязанские.

- Обижаешь. Я из Подмосковья из самого ближнего. Бутово. Может, слыхал? - обиделся на рязанца Родриго.

- Сколько ты здесь? - спросил Илья.

- А что? - насторожился собеседник.

- Бутово - уже район Москвы.

- Ох-хо-хо. Как время идет! А ты, стало быть, недавно проявился?

- Ромка! С ума сбрендил, такое говорить?

Родриго-Ромка с опаской покосился на Илью, но пояснил:

- У нас положено говорить: воскресенец. Дома выходит помре, а тут воскрес - Чудо Господне.

- Ты из какого года? - спросил у него Донкович.

- Из шестьдесят восьмого. На последнюю электричку торопился. Решил сократить дорожку и двинул по путям. Тут - маневровый. Смотрю, наезжает. Я от него. Вдруг вижу - он совсем маленький и как бы внизу. Потом меньше, меньше… потемнело все.

Потом тут очутился.

- Сразу в Игнатовку попал?

- Ага, - и глухо замолчал.

Понятно. Человек долго живет совершенно другой, отличной от прежней, жизнью, потом приходит любопытный новопроявленец и начинает пытать: что, кто, как, где.

А может, человек не хочет, может гонит свои воспоминания. Ему тут лучше, или наоборот хуже во сто крат, и память о другой жизни так или иначе ранит.

- Меня дома Денисом звали. Это тут имена всем новые дают, вот я в Диего и превратился. Сначала лякался, потом привык, - заговорил второй санитар.

Опасаясь, что и он уйдет в глухое молчание, Илья не стал приставать с вопросами.

Но тот сам начал рассказывать:

- Село Киберспасское Васькоского района Большеградской области. А прихватило меня в армии. Только забрали, в учебке еще. Лето как раз было. Погнали нас в поле: марш-бросок с полной выкладкой. Я пробежал маленько, да в лесочек и свернул, лег под кустик. В лесу тихо, чисто. Никто над ухом не орет, никто между пальцами горящую бумажку не сунет. Спать хотелось, спасу нет. Лег, значит, под кустик и быстро так засыпаю. Проснулся, рядом что-то ревет. Видеть - не вижу, но понимаю: оно на меня ревет, двигается, то есть. После все думал: танк это был, или вертолет мне на голову садился. Я и стал в куст вжиматься. Да так вжался, что аккурат на главной площади тут воскрес.

- А год? - осторожно спросил Илья.

- Семьдесят второй. Ты сам из какого?

- Из две тысячи второго.

- Ну! Не врешь?

- Зачем?

- И как там оно? - темные глаза Дениски заблестели.

- Хреново. По сравнению с городом Дитом - нормально. А так - хреново. Но если честно, я бы весь город этот с его тайнами и небывальщиной сменял на одну садовую скамейку дома, и чтобы кусочек парка. Так бы и жил на ней зимой и летом.

- В милицию заберут. За тунеядство.

Наверное, тридцать лет назад она так именно и называлась - милиция. На сегодняшний день ее иначе как ментовкой не именовали. Но не объяснять же. Зачем?