Вера Огнева - Кольца Джудекки

Мир оставшийся там - незыблем. Парень не поверит. Или поверит, да озлобится на носителя плохих вестей.

Ромка из Бутова, как сидел, так и заснул - с прямой спиной. Когда они обернулись на тихий храп, Денис пояснил:

- Вишь, как в гвардии насобачился. Спит и сидя и стоя. Главное - не шелохнется.

Только шаги услышит, встряхнется, и будто ни в одном глазу сна не было. Если при нем тихо разговаривать, нипочем не проснется.

- Получается, здесь тоже русские живут? - спросил Илья, на всякий случай понизив голос.

- Всякие, но в основном наши. Высшие гранды конечно испанцы. Только думаю, врут они.

- Имя у тебя испанское.

- Такое дали. Кто ж тут спрашивает? Нарекли Диего Каваллеро. А мне и ладно. Я так напугался сначала, что почти ничего не помню. Решетки какие-то, камеры, допросы. Спрашивают, в Бога веруешь? А у меня отец священник, - Диего будто извинялся за такую подробность собственной жизни. - Я отвечаю: верую. Крестись, говорят. Я перекрестился. Только когда руку опускал, соображать начал. Смотрю - ничего. Главный головой кивает и говорит мне: креститься положено иначе. Показал даже. Отвечаю: у нас так не принято. Я ж православный.

Диего глянул по сторонам и, наклонившись к уху собеседника:

- Три дня мне объясняли, как надлежит креститься. Так доказали, до сих пор память на спине осталась.

Впрочем, задирать рубаху и показывать рубцы не стал. Илья без того верил, соображая по ходу дела, что и к нему, перебежчику, начнут приставать с подобными вопросами. Что же ты им, Илья Николаевич, ответишь? Ага! Нечего отвечать.

Молчание, надо полагать, на этой стороне речки рассматривается как саботаж. Если Дениске три дня вправляли в мозги крестное знамение, то на тебя вся неделя уйдет.

Следовательно, крестись, как велят, да глаза задирай хоть на размалеванную доску, хоть на резную арабеску, хоть на дырку в углу. Ты ж не новопроявленец тепленький и перепуганный, ты уже битый волк. Выживи для начала, а там видно будет.

Дениска-Диего начал моститься на своем топчане. А у Ильи на языке крутилось еще множество вопросов:

- Погоди. Поговорим еще.

Диего сел, отвел глаза:

- Так ведь - нельзя. Узнают, и тебе и мне несдобровать. А, ладно! Когда еще придется. Спрашивай.

- Ты в этой больнице с самого начала?

- Нет. Что ты! Я сперва на фабрике работал, потом меня в армию определили.

- Тут и армия есть?

- Название одно. Больше на милицию похоже. Роман Иваныч, вон, в офицерах даже ходил. А я - так, вроде старшины. Мост охраняли. В голосе Диего послышалась тоска.

- За что вас с моста-то поперли?

- На той стороне побег образовался. Один успел до нашей территории добежать, остальных похватали. Мы в тот день в карауле стояли. Тут такое дело, - Диего совсем зашептал, - каждый день в одно и тоже время Святой Прелат смотрит на смену караула у моста. И тогда нишкни! Все расписано по секундам. Смотрит ровно десять минут и уходит. А тут - заваруха на вашей стороне. Мы с ритма и сбились.

А как не собьешься? Я сколько времени уже тут обретаюсь, такого не видел. Бегут, орут, руками машут. Прелату тоже было интересно до конца досмотреть. Мы то думали, он свои десять минут отвел и удалился. А он всех, кто тогда в карауле стоял - на очистные. Заодно и перебежчика.

- Где он не знаешь?

- Святой Прелат Ги?

- Перебежчик. Руслан.

- В темнице. Его только занесли, тут же приказ: отконвоировать в башню. Даже раны осмотреть не дали.

- Он сильно пострадал?

- Зацепило, конечно, но не очень. Без сознания был. Или напугался сильно? В первый раз на очистных всяко бывает.

- Тебя самого, получается, вообще не зацепило?

- Нам с Романом Иванычем снисхождение вышло: двоих из всей партии на работу в лазарет отправили, как наименее провинившихся. Я на мосту-то до последнего шагал.

Прям, как заводной. Глаза скосил и шагаю себе от одной стенки к другой…

- Не знаешь, где мой товарищ лежит? - перебил Илья. - Мы с ним вместе на вашу сторону прыгнули.

- Пойдем, покажу. Только ты уж там оставайся. Посмотри на своего друга и ложись себе на солому, вроде как больным прикинься, не то меня утром в два счета на правеж потянут.

А куда потянут Илью? На спрос! Ничего в мире нового нет. Даже в Аду одно и то же.

Расспросы, допросы, вопросы… Подход к процедуре в Игнатовке, скорее всего, не такой гуманный как в демократической Алмазовке. Тут и каленым железом прижечь могут, и сапоги испанские обуть.

Ой, бред! Ой, голова, моя голова! Вместо чертей в Аду - Святой Прелат с раскаленными щипцами. Вместо Сатаны - Гаслан Алмазов в светохромах и отутюженных джинсах. Бред!

Сергей лежал у дальней стены. Почти всю одежду с него сняли. Тело сплошь покрывали раны и ранки. Некоторые еще мокли. Но все обработаны, края и поверхность спеклись, покрылись коркой. От него тянуло знакомым больничным духом.

Глаза открыты. Донкович с некоторой оторопью понял, что Углов в сознании.

- Ты меня слышишь? - шепотом спросил Илья. -…шу, - спекшиеся губы Сергея едва двигались.

Недолго думая, Илья метнулся в "ординаторскую" и принес оттуда кувшин. Воду он вливал по каплям. Они падали в отверстый рот как в канавку. Кадык редко дергался.

Наверное, полкувшина так утекло, пока Сергей, наконец, причмокнул губами. Илья убрал кувшин.

- Вот это был атас! Полный атас. Думал, второй раз сдохну, - с трудом выговорил товарищ.

- Ты давно очнулся?

- А я и не кумарил. Как принесли, так и лежу, будто карась на сковороде. Заметь, живой карась. Ну и сволота!

- Что?

- В Алмазовке, после очистных, все же, сонный отвар дают.

- А здесь? - Илье не верилось. Проведя полных три дня в счастливом забытьи и только изредка из него выпадая, он не представлял, что кто-то мог перенести муки посточистного состояния на ясную голову.

- Не дают. Говорят: Божья кара должна быть полновесной. Если де не отвел Создатель от тебя карающей десницы, значит, верно ты наказан и боль обязан терпеть.

За спиной переминался с ноги на ногу поскрипывая обувкой Диего.

- Точно? - спросил обернувшись Илья.

- Ага. Первые-то день-два орут немилосердно. Потом затихают. Кто помирает к тому времени, кто с ума сходит, а кто и выправляется.

Прошептал и стал оттирать Илью от Сергея. Тоже понятно: если среди очнувшихся не все умом рехнулись - найдется, кому донести. И так уже много чего можно рассказать про сегодняшнюю ночь. Не зря санитарчик Дениска волнуется. Илья побрел на свое место. За разговорами, за беготней и волнениями он не сразу заметил, что боль в покалеченной спине проснулась. Будто мелкие крысиные зубы впивались в кожу: тыкали и погрызали. Доковыляв, он лег на живот, уткнул лицо в согнутые руки и сам не заметил, как уснул.

Его допрашивали третий день подряд. Не просто допрашивали - с пристрастием. А это вам не потешное словоблудие Иосафата, либо истерики Лаврюшки. Даже на допросы родных милиционеров, - попал однажды Илья в передрягу, - сие походило весьма отдаленно. Процесс напоминал беседы умного, опытного, правда, тоже слегка свихнувшегося психиатра, которому в конце каждого разговора приходится прибегать к помощи санитаров и смирительной рубашки. И дело даже не в том, что вопрошающий излагал на испанском и не обращался к подследственному напрямую, - только через толмача, - дело в том, что их разделяло прямо-таки вселенское непонимание.