Алексей Фурман - Дар

Кормили его наравне со своими, а он за это на совесть делал всю поручаемую ему работу, стараясь пореже попадаться на глаза новым родичам. А когда сошел снег, и на дворе потеплело, Егор и вовсе ушел жить из избы на сеновал. После того, как в деревне объявился оборотень, дядя Антох велел Егору переселяться обратно в дом. Егор послушно кивнул, но переносить в избу свои немудреные пожитки не торопился. А дядя Антох, высказав Егору свою волю, казалось, тут же о нем и забыл.

Справедливости ради надо было сказать, что с тех пор, как в округе появился оборотень, дядя Антох, погруженный в свои мысли, вообще мало что замечал вокруг себя. А после неудачного исхода из деревни он вообще почти перестал выходить из дома, коротая время за чаркой бражки в компании хромого Филимона.

Бобыль Филимон был большим докой по части приготовления хмельного, и жил в основном тем, что снабжал зельем страждущих соседей. Чем возиться самим, деревенские предпочитали при надобности обращаться к Филимону. Брал он не дорого, а брага да медовуха у него и правда были отменные. С появлением оборотня спрос на товар Филимона возрос многократно, но он этим не пользовался и цену не ломил, а наоборот, раздавал запасы чуть ли не даром и сам пил горькую со всеми, кто соглашался с ним чокнуться.

Тетка Дарья при встрече смотрела пустыми заплаканными глазами сквозь Егора и в последние дни забывала не только здороваться, но и звать его к обеду. Егор не обижался. Летом прокормиться было не сложно, а зимой…

Еще не известно, останется ли к зиме в их деревне хоть одна живая душа.

Тень от обломанной ивы коснулась плеча Егора. Это был знак, что пора возвращаться в деревню. Он легко поднялся на ноги и потянулся так, что хрустнули суставы. В голове вновь закопошились разлетевшиеся было мысли и воспоминания. Оборотень, пьяный дядька Антох, уснувший, уронивши голову в миску с квашеной капустой, тетка Дарья со скорбно изогнутыми губами.

В душе Егора не было ни тревоги, ни сочувствия, ни страха перед неминуемой близкой смертью. Скука. Равнодушие. Беспросветное равнодушие ко всему на свете, включая свою собственную судьбу.

Егор вздохнул и, последний раз скользнув взглядом по расцвеченной закатными бликами водной глади, отвернулся от реки и, не спеша, побрел в когда-то родную, а теперь донельзя опостылевшую деревню.

На следующий день ведун вышел из своей комнаты до рассвета, надеясь в одиночестве побродить по окрестностям замка и деревни, покуда их обитатели не ломанулись по своим делам в лес. Однако в это утро его планам не суждено было осуществиться.

На выходе из княжеской башни ведуна уже караулил жрец. Точнее, караулил-то он, может, вовсе даже и не ведуна, но встрече все равно обрадовался.

– Доброго дня тебе, ведун, – поприветствовал гостя жрец.

– И тебе того же, – вежливо кивнул гость. – Раненько ты поднялся.

– Да я и не ложился, – признался жрец. – Ночь сегодня была на диво ясная да звездная. В такие ночи мне, старику, жалко тратить время на сон. Так и провел я время с вечера на вершине башни. А теперь вот решил спуститься, поразмять косточки.

– С башни-то с Богами, поди, разговаривал? – предположил ведун. – Повыше забрался, чтоб лучше слышно было? Или Боги по ночам спят?

Жрец попытался не обратить внимания на прозвучавшую в его словах откровенную насмешку, но не смог – слишком уж явно все вышло.

– Зря ты так, ведун, – укорил жрец. – Только глупцу пристало насмехаться над тем, что выше его разумения. Богам не по нраву, когда смертные относятся к Ним без должного почтения.

– Так я не над Богами насмехаюсь, а над тобой, – уточнил ведун.

На мгновение лицо жреца потемнело, но затем снова осветилось мягкой улыбкой.

– Сколько с вами, ведунами, ни сталкиваюсь, а так и не могу до конца привыкнуть к вашему ерничанью. Хоть и знаю, что нет за ним ни злобы, ни издевки, а все ж таки задевает каждый раз за живое.

Ведун усмехнулся и почесал бритый затылок. Этот жрец ему определенно нравился. Конечно, перед тем, как отправить его в замок Рольфа, наставник в общих словах описал ведуну то, с чем ему придется там столкнуться. И отзывы его об Инциусе были на удивление одобрительными. Наставник говорил о княжеском жреце почти без насмешки, и уже одно это дорогого стоило.

И все же одно дело составить мнение о человеке с чужих слов, и совсем другое – столкнувшись с ним лицом к лицу.

В отличие от многих своих сотоварищей по жреческой касте, Инциус не держал себя с людьми так, будто видит всякого встречного-поперечного насквозь, и при этом чужое нутро не вызывает у него ничего, кроме досады на людское несовершенство. Инциус, напротив, держался просто, без жалостливой снисходительности к окружающим. И простота его была самой что ни на есть естественной, а не вымученной, как у некоторых жрецов низших ступеней посвящения, которые не научились еще смотреть на простых людей свысока, не ощущая при этом никакой внутренней неловкости.

При всем при этом Инциус был посвященным пятой ступени из семи существующих в касте жрецов, и слово его на Главном Жреческом Совете весило немало.

Странным было то, что Инциус со всем тем уважением и авторитетом, какими он пользовался в Совете, вот уже почти тридцать лет безвылазно сидел в замке хоть и не обделенного богатством, но далеко не самого родовитого князя в царстве. И даже последовал за ним в добровольное изгнание, на которое ни с того, ни с сего решился вдруг Рольф.

С другой стороны, ведун слышал, что некоторые жрецы даже последней, седьмой ступени, добровольно заточали самих себя на десятки лет в земляные ямы размером чуть больше медвежьей берлоги, надеясь там достичь совершенства в искусстве общения с Богами. Так что у каждого свои странности и ничего с этим не поделаешь. Был бы человек хороший…

Впрочем, наставник рассказал ведуну кое-что и о самом хозяине замка. Немного, но вполне достаточно для того, чтобы заподозрить неладное. Может, как раз в этом и крылась причина того, что Инциус так неотступно опекает семейство Рольфа?

Ведун встретился взглядом со старым жрецом и улыбнулся. Он неспроста ввернул в разговор упоминание о Богах – хотел проверить, как отреагирует Инциус на его слова. Многих жрецов насмешка над ними гневила чуть ли не больше, чем неучтивые слова, сказанные в адрес Богов, волю которых они взялись доносить до простого народа. Инциус, по счастью, был не из таких.

Похоже, он и впрямь искренне считал себя не избранником Богов, а всего лишь их верным слугой. Собственно говоря, об этом постоянно твердили все жрецы, но мало кто из них жил в соответствии с этими, их же собственными, словами.

– Ты куда-то спешишь? – поинтересовался жрец. – А то зашел бы ко мне. У меня есть отличнейший чай. Настоящий, южногорский.