Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – вильдграф

Он подпрыгнул, глаза округлились.

– Господин! Да ни за что! Я за вами на край света!.. Только скажите!

В зале настала мертвая тишина, никто не двигается, а когда за дальним столом кто-то обронил ложку, на него зашикали со всех сторон, замахали кулаками и вообще чуть не прибили на месте.

– Скажу, – сказал я негромко. – Но сейчас речь уже не о деньгах.

Он кивнул.

– Хорошо-хорошо. Я и так получил больше, чем мечтал.

– Ты не так понял, – сказал я терпеливо. – Нельзя иметь все сразу, поэтому ты начал с малого – с денег. Но пора переходить на следующую ступень.

– Это… как?

– Деньги, – сказал я, – ступенька к власти. Можно подняться на эту ступеньку, а можно и не подниматься… Ты об этом не думал?

Он сказал ошарашенно:

– Н-нет…

– А я подумал за тебя, – ответил я заботливо.

– Спа… сибо, – пробормотал он. – Но… как? Я о таком даже не… ну просто не – и все!

– Путь от богатства к власти вполне респектабелен, – сказал я, – а от власти к богатству… не весьма, хотя чаще бывает именно так. У тебя все путем, не дрожи.

Он взмолился несчастным голосом:

– Но… как?

– Созови тех, кому доверяешь, – посоветовал я. – А тебе, думаю, теперь доверяют еще больше, чем раньше. Дело опасное, но добыча будет измеряться уже не в золоте…

– А в чем?

– Есть и повыше ценности.

– Драгоценные камни?

Я отмахнулся.

– И драгоценные камни могут отобрать. Если удастся то, что я задумал, ты сам станешь тем, кто сможет отбирать. Но, конечно, этого делать не будешь, верно?

По дороге из трактира мне дважды предлагали работу, одна молодая женщина сама предложила свои услуги, торговцы зазывали в лавки с товаром, кто-то настойчиво выспрашивал, почем в этом сезоне воловьи шкуры, словом, город живет своей жизнью, не подозревая, что это может быть его последний день.

Стражи дворцового сада молча отворили ворота, я вздернул подбородок и уверенно пошел по широкой аллее к дворцу. Справа и слева ударили фонтаны, легкий ветерок донес водяную пыль, из зарослей цветущих кустов донесся недовольный птичий крик.

Я свернул на боковую аллею, потом еще и еще, там в глубине проступил домик для гостей, ноги сами несут к его порогу, но в это время неподалеку прозвучал суровый голос с нотками привычного недовольства:

– Чем еще могу помочь сыну степей?

Сотник Ланаян вышел из-за вечноцветущих деревьев, быстрый и собранный, взгляд острый, но лицо каменное, блокирующее любые выражения.

– В засаде? – поинтересовался я ехидно.

– Просто хожу тихо, – ответил он ровно. – Я отвечаю за все, что внутри этого квадрата за железным забором. Сад, конюшни, пекарни, дворец…

– Нужен глаз да глаз, – согласился я. – Всем все втолкуй, переспроси, как поняли, а потом ходи и проверяй, так ли поняли.

– Примерно так, – согласился он. – Какие-то неприятности?

– Нет, – ответил я и пояснил: – Я иду из таверны. Какие могут быть неприятности?

– А-а-а, – протянул он. – Ну и как самочувствие?

Я с удовольствием вдохнул прохладный от водяной пыли воздух и раскинул руки.

– Когда сыт и пьян – кругом очень красиво!

Он сказал кисло:

– Да, конечно… Ну, а как вообще? Шансы есть?

Голос его звучал почти безнадежно, я согнал с морды ухмылку и ответил серьезно:

– Шансы есть всегда, даже когда их действительно нет.

Он не успел ответить, далеко послышались крики, конский топот, затем в сад ворвались, топча кусты драгоценных роз, мелкокостные степняцкие кони, приземистые и злые. За ними почти влетела, подскакивая даже на ровном месте, сурового вида телега, сколоченная, как мне показалось, с нарочитой небрежностью, люди в ней почти лежат, укрытые толстыми шкурами.

Я ожидал, что пронесутся так же либо до самого дворца, однако возница резко натянул вожжи. Кони остановились на развилке аллей, она вся усыпана белым песком, его здесь зовут золотым, храпят и грызут удила, глаза дикие, налиты кровью, телега слегка подперла их сзади и тоже замерла, будто вросла в землю, тяжелая и настолько неуклюжая, как будто первотелега, созданная человеком.

Седоков четверо, трое медленно поднялись, суровые и с расписанными красками лицами, очень немолодые. Длинные волосы переплетены лентами и бусами, одежда под дикую старину, на груди ожерелья из волчьих и медвежьих клыков.

Четвертый остался с вожжами в руках, согнутый, сгорбленный, злобно зыркает исподлобья, облучка не покидает.

Ланаян пробормотал сдержанно, но я уловил глубоко запрятанную враждебность:

– Шаманы прибыли…

– Они-то зачем? – спросил я.

Он повел глазами в сторону.

– Нам незачем. А вот ему…

По ступеням дворца быстро спускался конунг Бадия. Лицо сияет преувеличенным счастьем, руки распахнуты, словно пытается обнять весь мир.

– Приветствую вас, – прокричал он еще издали громко и приподнято, – отцы племени, Хранители Духа!..

Шаманы молча и сурово смотрели на него, а конунг торопливо подбежал к телеге, словно и не вождь, а мальчишка на побегушках, почтительно преклонил колено.

Ланаян пробормотал:

– Для таких почтенных могли бы повозку получше…

– Нельзя, – шепнул я.

– Почему?

– Все старинное – свято, – объяснил я. – В некоторые краях даже обрезание делают каменными ножами… А короли в одной отдаленной стране ездят на вот на такой же примитивной повозке, запряженной волами, в то время как майордомы носятся на быстрых конях… Но зачем они здесь?

– Конунг вызвал.

– По какому делу?

Он покосился на мое лицо.

– Не догадываетесь?

– Нет, – ответил я. – Шаманы – тоже власть. Зачем ею делиться?

– Если в одних руках не удержать, – пробормотал он, – делиться приходится поневоле. Конунг все делает для укрепления своего влияния. А в какой это стране короли ездят на быках?

– На волах.

– Пусть на волах. Не слышал.

Я отмахнулся.

– Далековато, камнем не добросить. Все-таки при чем тут шаманы?

Вместо того чтобы выбраться из телеги, опираясь на склоненную голову конунга, все три шамана долго стояли неподвижно, затем синхронными движениями достали из сумок что-то сморщенное, похожее на засохшие мухоморы, забормотали в унисон, запели, потом умолкли, медленно-медленно повернулись в другую сторону и снова запели, помовая плавно дланями.

Песня длилась и длилась, словно исполняли «О все видавшем», затем умолкли, подумали, повернулись в другую сторону и запели скучно и монотонно снова.

– И сколько так будет длится? – спросил я злобно.

– Сторон света всего четыре, – сказал Ланаян утешающе.

– Да? А если знают про зюйд-зюйд-весты?

Ланаян покосился в немом изумлении, смолчал, только время от времени зыркал исподлобья. Шаманы между песнопениями то ли засыпали, как мухи на зиму, то ли набирались сил, но все равно двигаются, как будто жуки пытаются выбраться из тягучего клея.