Мария Семёнова - Бусый Волк. Берестяная книга

Теперь у него было новое прозвище — Шульгач, то есть Левша. Так после поединка с Соболем нарёк его Владыка. Звучало справедливо, хотя и с оттенком пренебрежения.

Обрубок руки почти не болел, Мавут умеет лечить. Он многое умеет. Ему ведомо искусство быть великодушным. Особенно к своим названым сыновьям. Вот и Изверга, бывшего венна, он ни словом не попрекнул за неудачу в землях его прежнего племени. Встретил как ни в чём не бывало, обнял, за стол усадил, позаботился о полученной ране. Подсказал, что делать, чему научиться, чтобы править службу, как до потери руки. Ну, или почти…

И всё вроде было бы хорошо, не награди его Мавут новым именем. Знал ли Владыка, что в языке веннов «шульгач» был не только «леворуким», но ещё и «никчёмным», «негодным»?

Не спросишь…

Вздохнув, калека вновь поднял лук. С Владыкой не спорят. Можно только доказать, что не такая уж он обуза для семьи. И тогда Мавут даст ему новое имя. Владыка умеет давать имена своим людям. Точные имена, отражающие самую суть человека.

К правой культе Шульгача ремнями было пристёгнуто устройство с особым хитрым крючком. Если им действовать правильно и умеючи, крючок мог цеплять и натягивать тетиву, да ещё и удерживать при этом пятку стрелы. А потом отпускать напряжённую тетиву, отпускать легко и мягко, чтобы не сбивался взятый прицел.

Вот только управляться с луком отныне приходилось совсем не так, как с детства привык Шульгач. Мавут объяснил новую науку, сам показал, что за чем следует делать. Откуда он столько знает? И как человека в оборотня превратить, и как мысль свою на другой край света отправить, и как однорукому стрелы метать…

«Вот потому он и Владыка, а я — никчёмный Шульгач!»

Дело не ладилось. Бывший венн подержал у лица остаток руки, ожидая, когда под ремнями в обрубленных жилах перестанет тяжело и больно толкаться кровь, и начал всё с начала.

Ещё одна попытка попасть в цель. Воткнуть стрелу в деревянный круг, отнесённый на несчастных два десятка шагов.

Подняв лук и стрелу высоко над головой, Шульгач стал его опускать, натягивая при этом тетиву. Выпрямленная левая рука пошла на цель, правый локоть закинулся далеко назад. Мавут объяснял, как вытягивать навстречу грядущему выстрелу не только тугую тетиву, но и саму цель, как приближать её к себе, становясь с ней единым целым…

Плавно, не спеша, но и не мешкая, на спокойном, ровном выдохе напрягается тетива. Разум, как ничем не замутнённая озёрная гладь, правильно отражает всё, что происходит вокруг. И движение цели, и порыв горного ветра… А послушные зрячему разуму руки ведут к цели стрелу… И в миг, когда они образуют единую линию, неодолимо устремлённую к уже пойманной цели, — крючок сам собой поворачивается и мягко спускает тетиву…

…И не получилось. Опять правый локоть чуть запоздал. Деревянный щит дрогнул, стрела воткнулась и повисла возле самого края. А ведь когда-то Изверг поразил бы красное пятно в самой середине щита и на бегу, и катясь кувырком, и даже летя галопом на лошади. Да не за двадцать, а за двести шагов…

Возращаться к прежнему искусству было, пожалуй, трудней, чем если бы он не умел совсем ничего.

Захотелось отшвырнуть лук подальше и никогда более не брать его в руки. Мавут, стоявший неподалёку со стайкой младших «детей», не повернул головы, но Шульгач откуда-то знал: Владыка всё видел. И намерение бросить лук от него не укрылось…

Шульгач опустил голову и пошёл прочь, баюкая на груди отчаянно разболевшуюся руку. Всё одно нынче со стрельбой ничего путного не выйдет, сколь ни старайся. Может, потом, позже, что-то придёт…

«А и не придёт, что с того?»

Он вдруг понял, что бесконечные неудачи вместо досады поселили в его душе безразличие. Ну да, Шульгач. Бесполезный. Так дело пойдет, Мавут наградит его кличкой хуже теперешней… но и это стало вдруг безразлично. Куда-то исчез страх разгневать Мавута, пропало и желание заслужить короткую похвалу.

Что-то произошло с ним в родных лесах. Соболь не только десницу ему отрубил. Изверг утратил там что-то ещё, куда более важное. Утратил ли? Может, обрёл? У кого спросить, почему он вернулся из веннских чащ совсем другим, не таким, как прежде, и этот другой никак не мог разобраться в себе, заново собрать в утраченном единстве тело, ум, душу?

Подойдя к бьющему из расщелины холодному источнику, Шульгач сунул голову прямо в струю, омывая горящее лицо. Затем неловко скинул одежду, отстегнул Мавутов крючок, забрался в каменную чашу… Посидел, остывая и успокаиваясь. Вылез, постоял голым на свежем ветру, ощущая, как тело охватывает приятный озноб. Заново оделся, неспешно побрёл вверх по ущелью.

Шульгачу хотелось побыть одному. Поразмыслить о своей никчёмной, даром, как он это вдруг понял, потраченной жизни. Разобраться, что за росточек пробился в ней там, среди знакомых холмов…

Мавут проводил Шульгача взглядом, поморщился, как от зубной боли. Вновь повернулся к взмыленным полуголым парням, которые тыкали копьями врытые в землю куклы, сработанные из жердей и плотных снопов саккаремской, очень жёсткой соломы.

Пробить куклы насквозь покамест не получалось ни у кого, хотя силушкой Боги никого из парней не обидели. Почти каждый был выше Мавута и намного шире в плечах. Но острые наконечники упорно вязли в соломе, даже не добираясь до жердевой сердцевины.

— Зачем так пыжишься? Того гляди, от натуги воздух испортишь!

Могучий парень, к которому обратился Мавут, побелел и чуть не выронил копьё.

Владыка едва удержался, чтобы не плюнуть с досады. Вот ведь из какого дерьма воинов нынче делать приходится! Мыслимо ли представить, чтобы Хизур, или Шульгач, или даже малыш Латгери явили перед наставником столь постыдное малодушие! А эти? И сила вроде есть, и смекалка, и ловкости хватает, а всё одно не получится из них настоящих бойцов. Так — один раз использовать, два раза от силы. Дух, если нету его, никакими заклинаниями не укрепишь…

Он ожёг парня резкой, оглушительной оплеухой, внешне страшной, но на деле — один звук. Искусной оплеухой вообще-то можно снести с ног даже великана, которого не покачнёшь кулаком. Мавут это умел. Но умел наносить и такие вот удары — чуть ли не смертельные с виду, а на деле — муху прибить.

Парень шатнулся, но не упал. Выпрямился и с удивлением обнаружил, что ещё жив.

— Больно? — спросил Мавут.

— Нет!

— Молодец.

Расчёт был на то, чтобы они поняли: заслужить благосклонность Владыки можно лишь мужеством. Пусть у недоумка гордость проснётся, как же, его сам Мавут бил, а он выстоял.

Пусть гордится. Всё лучше, чем от тени шарахаться. А другие пусть ищут случая отвагой и стойкостью отличиться перед «отцом».

— Молодец, сын, — повторил он вслух. — Будет толк из тебя. Но ты хоть понял, почему мне ударить тебя пришлось? — Парень молчал, и Владыка добавил: — Говори, что думаешь, и ничего не страшись. Отца названого бояться грех! Так почему?