Сергей Волков - Стража последнего рубежа

— Пора! — крикнул Мыря, перекинулся облезлым полосатым котом и первым юркнул между ног ближайшего ёни.

Охохонюшка, обернувшись летучей мышью, зигзагами рванулся следом. Мочана чуть замешкалась, превращаясь в зеленую ящерку, — и тут гиганты одновременно опустили свои палицы. Тонкий, пронзительный визг разорвал колдовской морочный туман, взлетел к небесам — и оборвался на самой высокой ноте. Черный старик сделал шаг вперед и босой ногой прижал к расколотому бетону корчащуюся в предсмертных муках ящерицу. Быстро нагнувшись, он ловко оторвал ей голову и сунул в рот. Чавкая, владыка ёни указал своим воинам на мелькающих между кустов можжевельника кота и нетопыря, и исполины огромными прыжками бросились в погоню.

…Их нагнали на опушке леса, у реки. Несмотря на внушительные размеры, ёни оказались очень проворными и ловкими. Отрезав беглецов от спасительных зарослей, гиганты, изрыгая проклятия на своем, непонятном незнатям языке, принялись молотить палицами, разбрасывая комья мерзлой земли.

Мыря, сбросив котовью личину, вертелся ужом, прикрывая Охохонюшку, плетущего заклятия «Перуньей молоньи». Это были самые могучие чары из всех тех, каковыми владел незнать. Молонья выжигала все вокруг на десятки шагов, слепила очи, туманила разум. Личени, случись им даже издали узреть молонью, теряли рассудок. Домовой поначалу попытался отбиться простейшими сплетками вроде «слепи» или «головни», но ёни они оказались нипочем. Слуги черного старика Эмма-о были хорошо защищены, откормлены и злобны.

— Пропадаем, брат! — крикнул Мыря напарнику, тщетно стараясь остановить великанов наскоро связанной «звенящей цепью». Призрачные звенья заклятия обвивали мускулистые красные ноги ёни и лопались, точно стеклянные.

— Готово! — фальцетом выкрикнул Охохонюшка — и Мыря немедленно упал ничком в горячую грязь. Он хорошо помнил еще по великой войне, что такое «Перунья молонья».

Перед разъяренными сопротивлением Мыри великанами вдруг оказался лишь тщедушный старичок в грязной рванине. Охохонюшка, сдвинув седые бровки, чуть присел и швырнул тщательно выплетенное заклятие прямо в оскаленные морды набегавших ёни. «Перунья молонья» развернулась — и ударила…

Словно второе солнце взошло над приречным лесом!

Мгновенно вспыхнули трескучими факелами деревья на опушке, клубы пара окутали пожарище, громовой удар сотряс окрестности, стряхнув снег с еловых лап аж на окраинах Зареченска. С испуганным карканьем городское воронье поднялось в воздух, и редкие прохожие на улицах удивленно переглядывались, не понимая, как в январе при совершенно ясном небе может греметь гром.

Ёни испепелило на месте, а земля там, где их застал удар «Перуньей молоньи», раскалилась докрасна. Мырю отшвырнуло в сторону, и теперь домовой лежал на спине в луже талой воды, помятый, оглушенный, но довольный тем, что враги уничтожены, а он — жив.

Охохонюшке досталось сильнее. Не успев упасть, он принял на себя часть неукротимого, яростного пламени заклятия. Его отбросило в густой и мгновенно вспыхнувший рябинник, а вдобавок еще и завалило горящими сучьями. Чудом не изжарившись, найдя в себе силы выбраться из-под полога полыхающего леса, Охохонюшка последним усилием вытолкнул свое обожженное тело на высокий речной берег и без памяти рухнул с обрыва в ноздреватые, подтаявшие сугробы внизу…

Ясным январским днем на одной из улочек Зареченска, возле обычного жилого дома старой постройки, остановился серый микроавтобус с тонированными стеклами. Городок утопал в сугробах, дворники в телогрейках большими лопатами сгребали снег с тротуаров. В небесной лазури сияли купола церквей древнего Спасского монастыря.

Дверца микроавтобуса отъехала, и из его недр неспешно выбрался Чеканин. Оглядевшись, он сдержанно кивнул встречавшему его Карпухину, с хрустом потянулся, разминая затекшее за время дороги тело, и весело сказал:

— Красота-то какая тут у вас, а! Да за работу в таких условиях вы конторе приплачивать еще должны!

Карпухин вежливо улыбался. Поодаль ширкал лопатой пожилой дворник. Больше на улице не было ни души.

— Пойдем-ка, капитан, пройдемся, — предложил Чеканин. — Нет, а воздух тут какой! После Москвы — чистый бальзам! Курорт! Россия, которую мы потеряли. О Русь, великий звездочет!..

Продолжая балагурить, полковник приобнял Карпухина за плечи и повел по улочке, спускавшейся к замерзшей реке. Под ногами поскрипывал снежок, над заснеженными крышами частных домов вились печные дымки.

— Идиллия, капитан, просто пастораль какая-то. — Свободной рукой Чеканин обвел городской пейзаж и вдруг сменил тон: — Ну так что там с архивом? Рассказывай.

Карпухин облегченно выдохнул — лирическое настроение полковника его откровенно напугало. Чеканин славился тем, что всегда перед тем, как учинить разнос подчиненным, устраивал «поэтическую пятиминутку».

— Ситуация осложнилась, товарищ полковник. Мы скрытно смонтировали вокруг всего комплекса полную систему слежения — и «Недреманные очи», и свистелки, и тенета, и «Адский пепел». Плюс машинерию поставили — камеры, датчики на движение, объемники и так далее. Ребята из техотдела молодцы, пахали как лошади. В общем, система работает, операторы сидят, очи раскрыты — мышь не проскользнет…

— Ну так в чем же дело? — Чеканин снял руку с плеча Карпухина, внимательно посмотрел на него. — А-а, кажется, я начинаю…

— Именно, — кивнул капитан. — В окрестностях архивного комплекса обнаружились подземные коммуникации. А там, как известно, «Недреманные очи» слепы и свистелки немы — Ныева территория.

— Что за коммуникации? — быстро спросил Чеканин.

— Да тут такое… — проворчал Карпухин, вытаскивая из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. — Вот, я набросок сделал. Это ксерокс карты района, а пунктиром — подземные сооружения.

Глянув на листок, Чеканин только присвистнул, потом ткнул пальцем:

— Это что?

— Подвалы бывших царских складов. До революции тут размещалась часть продовольственных запасов Российской империи, закрома родины. Муку и зерно в основном хранили. Ну, до войны эти склады целехонькими простояли, а осенью сорок первого немцы их разбомбили. Здания складов двухэтажные были, добротные. Руины потом разобрали на кирпич. Остались только обширные подвалы, ныне заброшенные. Это вон там, на северо-запад от города.

— А это что за синий отросток?

— От подвалов к железнодорожной станции, к старому пакгаузу, ведет подземный тоннель, широкий, две телеги могут разъехаться. Вот я его тут и изобразил. По прямой от пакгауза до архива три с небольшим километра будет. Но главное не это…

— Вижу, вижу, — кивнул Чеканин, разглядывая чертеж. — Деревня Разлогово… Разлогово… Погоди, так тут пещеры какие-то, каменоломни?