Сергей Волков - Стража последнего рубежа

— Именно, Терентий Северьянович. Обширная катакомбная система, полностью не изученная. Но местный краевед, старичок тут есть такой, немного умалишенный, показал мне ход, пробитый, видимо, в девятнадцатом веке. Он ведет из катакомб в складские подвалы. Ход был сделан скорее всего с целью хищения продуктов питания.

Чеканин улыбнулся в усы — капитан явно вошел в роль доморощенного пинкертона, стремящегося удивить заезжее начальство.

— Это еще не все, — продолжил Карпухин. — Под монастырем также имеются подземные ходы и тоннели, вот, я их красным отметил. И они тоже связаны с катакомбами. И наконец, обрпункт-14… Э-э-э, вот, вот здесь, видите? Это оборонительное сооружение времен Великой Отечественной войны. Что-то вроде трехэтажной бетонной крепости, зарытой под землю, дот-миллионник [14] Дот-миллионник — миллионниками называли долговременные огневые точки финской линии Маннергейма, на строительство которых пошло не менее миллиона кубометров бетона. а-ля рюс. Имеются два эвакуационных тоннеля. Один выводил в катакомбы, второй — к реке. Объект законсервирован еще в пятидесятые. Стеклов с филимоновскими ребятами полазили, проверили. Последние тридцать лет там не ступала нога человека. Мы на всякий случай установили датчики, но этот обрпункт-14, как мне думается, — самый безопасный из здешних сюрпризов. А вот касательно остального… По официальной информации, и в Разлогинские катакомбы, и в складские подвалы проникнуть нельзя — все входы-выходы надежно замурованы. На деле же, вы сами понимаете…

— Понимаю, понимаю… Капитан, а скажи, пожалуйста, это что за квадратики у тебя на плане?

— Деревня Разлогово. Фактически зимой там живут всего несколько человек, а летом приезжают дачники из Москвы.

— Понятно. А это?

— А это самое интересное, товарищ полковник. Коттеджный поселок «Кошкин дом», принадлежит все тому же Канаеву. И совсем рядом, за лесом, — склады холдинга. Хочу обратить ваше внимание — поселок хорошо охраняется, везде камеры, внутри сидят чоповцы с лицензией на огнестрел.

Нахмурившись, Чеканин посмотрел на подчиненного:

— Это что ж получается, а? У нас архив в кольце неподконтрольных объектов и фактически из любого можно дорыться до «спецблока 500»? М-да, Карпухин, порадовал ты, нечего сказать… Ну что, пошли в штаб, соберем людей. Будем мозговать.

Всю ночь пробирались ватажники пустырями да гнилоземьем через огромный город. Грязнюха, слепившаяся из дорожной слякоти то ли ящерка, то ли змейка, юлила впереди, выбирая места потише да поглуше. Черная свеча плыла над ней, освещая путь. Бездомные собаки, почуяв незнатей, спешили убраться с их дороги, а личеней в тех местах, где шли ватажники, и днем не бывало.

Сквозь дыры в заборах, через гаражи и железнодорожные пути, под мостами, мимо заброшенных стройплощадок ползли обернувшиеся темными клочьями мрака ватажники, а когда нужда заставляла пересекать освещенные и оживленные автомобильные трассы, накидывали они на себя звериные личины.

Ходко идти не получалось — хромоногий Горох да обожженный Давло еле плелись. Черная свеча выгорела наполовину, а до кольцевой дороги оставалось еще идти и идти. Матуха, цедя сквозь зубы черные слова, вытащила бич и принялась погонять ковыляющих ватажников. Те захрипели, заверещали на разные голоса, но ходу прибавили. Лишь Два Вершка, которому доставалось не менее прочих, молчал, внимательно следя за грязнюхой. Глубокие глаза незнатя полыхали недобрым огнем, но его до поры никто не видел.

Хмарным ростепельным утром ватага выбралась за пределы гигантского города. Здесь жилые районы уже перемежались полями, укрытыми ноздреватым, хрустким снегом. Грязнюха ловко ползла по нему, извиваясь и поблескивая мокрой спиной, а незнатям пришлось тяжко — ноги проваливались, острая кромка наста резала лопотину и шкуру под ней.

После полудня выглянуло солнце. Ватажников оно застало на краю глубокого оврага, под раскоряченной ветлой. Когда яркие лучи зажгли снега, матуха зашипела, точно от боли, натягивая на глаза линялый клобук. Как все перевертыши, она не выносила солнечного света.

— Привал надобно делать! — сдавленным голосом даже не произнес — выкашлял Давло.

Его, трехжильного, дальний путь умотал сильнее остальных — уж очень болели ожогные язвы на шишковатом черепе. Матуха молча указала на дно оврага, где лежали густые синие тени. Незнати скатились вниз, повалились на снег. Грязнюха беспокойно забегала по краю, пятная темным искристый снежный козырек.

— Подождешь! — махнул на нее костылем Горох. — Чать мы не кони — без роздыху бегать…

— Черной свече меньше трети осталось, — как бы про себя пробормотал Два Вершка, но матуха услышала, ощерилась, и вновь полился из ее уст поток ругани. Впрочем, в этот раз сил у Вошицы хватило ненадолго, да и Горох с Давло молчали, блаженно нежась на кому жестком да холодном, а для них самом мягком из всех лож на свете.

— И-я и гляжу — хтой-то тут так бранится? Ба, это ж сама матуха свет-Вошица! — Скрипучий резкий голосок прозвучал над оврагом так неожиданно, что незнати повыскакивали, плетя заклинания — обороняться.

Приглядевшись, матуха с досадой сплюнула.

— Чтоб тебя, старая! Все одно к одному. Каким ветром тебя сюда принесло, Алконостиха?

Серое пятно колыхнулось на краю оврага, оглядело грязнюху и поплыло вниз.

— Так ить живу я тут, свет-Вошица. Обретаюсь то исть. Отсель и в славный град стольный хожу. Вона берложка моя, в версте, не боле. В гости зайдете?

— А то не видишь ты, косорылая, что под черной свечой мы, — зло буркнула матуха. — Какие уж тут гостины… Ты ответь лучше, поганка гнилая, почто так подставила ты меня?

— Это хде же? — опасливо отплыв в сторону, плаксиво спросила Алконостиха. — Вроде должок я тебе отдала, да с прибавком. Шипуляк-то, он хоть дикий да немой, а больше проигрыша моего стоит. Нешто не так?

— Так-то оно так… — задумчиво проговорила матуха и вдруг резким прыжком оказалась рядом с Алконостихой, схватила ее и прижала к земле, надавив сверху коленом.

— А ну говори, чувырла, откель шипуляк?

— Что ты, что ты, матушка родненькая! — сдавленно запричитала старуха. — Из полей, из лесов он ко мне пришел, сам! Пошто казнишь-караешь? Не виноватая я ни в чем…

— Не виноватая?! — несмотря на усталость, волком взревела матуха. — А что у златеи на поиске он был — ужели не видела? Вы, обдерихи, такое поперечь других видеть должны!

— Старая я, глазами ослабла, — гнула свое Алконостиха. — Ничего не вижу, ничего не знаю. Кабы знала — к вам бы близко не подошла. Нету вины моей. Пусти шею-то, больно!

— Покуда суд да дело, я вот как решила. — Вошица торжественно подняла вверх указательный палец, помахала в воздухе кривым когтем. — Ты с нами пойдешь. Клянись черной свечой, что с ватагой будешь до конца службы Кощевой. Ну?!