Анна Гурова - Мельница желаний

За оврагом начиналась корба, большой темный ельник. Огромные полузасохшие ели с замшелыми стволами стояли, переплетаясь колючими лапами. Под ними чернела голая земля, усыпанная серой хвоей и сухими ветками. Ничего там не росло, только тонконогие белые поганки. Именно туда уходили следы проклятой росомахи.

Ильмо помрачнел, коснулся «громовой стрелы» на шее и принялся бормотать заклинания против мертвецов. Нехорошее место была эта корба, даже солнечным утром лучше обойти ее стороной. Люди говорили: стоит остановиться ненадолго между седых стволов и прислушаться, как из-под земли начинают бормотать, жаловаться голоса мертвецов, которых забрал себе Тапио, хозяин леса: унесенных зверями, заблудившихся, утонувших в болоте, замерзших зимой… Послушаешь их подольше – да и не выйдешь из ельника вовеки. Недаром говорят, что первая ель проросла из Маналы, царства мертвецов.

Спереди донесся шорох, скрип и затем – долгое шипение, похожее на гусиное, но громче и злее. Ильмо застыл, прижался к липкому от смолы бурому еловому стволу, быстро снял со спины самострел и снова взвел его. Что за зверь мог так шипеть? Уж точно не росомаха!

Впереди между елями виднелся просвет – должно быть, прогалина. Ильмо, держа самострел наготове, осторожно двинулся вперед. И снова замер – слева зашуршала хвоя, затрещали мелкие ветки. Кто-то, не таясь, быстро шел через корбу. Шипение умолкло. Шаги прошелестели неподалеку от затаившегося охотника как раз в сторону прогалины. Несколько мгновений было тихо, потом вдруг раздался громкий треск, а сразу вслед за ним – отчаянный женский крик.

Ильмо, мгновенно забыв о своем намерении незаметно подкрасться к шипящей твари, кинулся напролом через ельник. Но, выскочив на прогалину, застыл в растерянности: ничего подобного он в жизни не видел!

На краю оврага раскорячилась древняя ель, сплошь покрытая паутиной белой плесени, морщинистая и бородавчатая, как столетняя старуха. Из щели дупла у самой земли высовывалась пасть в две руки длиной, похожая на утиный клюв, густо усаженный мелкими темными зубами. Из дупла и неслось угрожающее шипение. Однако гадать, что за тварь пряталась в дупле – ящерица ли, птица или хийси, – времени не было, потому что в пасти у нее был ребенок.

Ребенок был совсем маленький, не старше года. Он не кричал и, кажется, даже не шевелился. Зато женщина, вцепившаяся в его рубашку, вопила что было сил, пытаясь вырвать дитя из пасти лесной твари. Худенькая, совсем молодая, с растрепанными русыми волосами и круглым, обезумевшим от ужаса лицом:

– А-а-а! Отдай! Помогите, кто-нибудь!

Зубастая тварь, не переставая шипеть, тянула добычу к себе в дупло. По бокам головы, увенчанной костяным гребнем, поблескивали плоские жадные глазки.

Ильмо, очнувшись, вскинул самострел и всадил стрелу твари промеж глаз. Стрела чиркнула по кости и отскочила, не причинив вреда. Тварь моргнула, быстро глянула на охотника и дернула к себе добычу. Женщина споткнулась, упала на колени и испустила громкий вопль, но ребенка не выпустила.

«Как бы они его пополам не разорвали!» Ильмо отбросил в сторону самострел. Если хищник из дупла – хийси, лесная нечисть, то оружие тут не поможет. Но и против хийси у охотников есть приемы. Рука сама потянулась к шее и сорвала с кожаного шнура оберег – можжевеловую плашку с выжженной «елочкой», знаком громовой стрелы Таара, хозяина небесного огня.

Так пропел Ильмо, направив оберег на врага, и почти сразу ладонь налилась теплом, перерастающим в обжигающий жар. Память о небесном огне возвращалась в «громовую стрелу», черный отпечаток, оставленный раскаленным железом заговоренного ножа ведуна – «хранителя имен». Хийси в дупле на миг замолк. Не выпуская из пасти ребенка, он настороженно уставился на сгусток враждебных сил в правой руке охотника. Однако через несколько мгновений он с удвоенной силой потащил добычу, стремясь поскорее скрыться в безопасности своего логовища. Женщина завизжала.

Когда Ильмо произнес последние слова руны-проклятия, ему показалось, что в его руке вспыхнуло солнце. Незримые лучи ударили в глаза хийси и ослепили его. Он заморгал, завертел головой и с поросячьим визгом полез задом в дерево. Ильмо сделал еще шаг вперед. Оберег тлел и дымился в его руке. У охотника темнело в глазах от боли, но он не выпускал плашку. Ему казалось, что боевой оберег пьет из него жизненные силы, что его собственная жизнь сгорает, как дрова в печи, служа пищей этому невидимому, но губительному для нечисти огню.

Ослепший хийси кинулся в бегство. Он выплюнул наконец ребенка, клацнул зубами на Ильмо и юркнул в щель. Тощая молодка тут же подхватила дитя, прижала его к себе и отбежала подальше, к деревьям, но не ушла, а осталась там, во все глаза глядя на поединок.

Дупло, в котором спрятался хийси, начало вдруг закрываться.

– Куда, выползок змеиный?! – процедил сквозь зубы Ильмо.

В руке у него, казалось, бушевало само мировое пламя. Края дупла задымились, но продолжали сдвигаться. Проклятый хийси еще сопротивлялся. За ним стояла сила испорченного, отравленного дерева, корнями уходящего в Маналу. До дерева остался один шаг, когда дупло закрылось, оставив в морщинистой коре глубокий кривой шов. Но это было уже не важно. Ильмо поднял оберег над головой, призвал Таара и впечатал пылающую плашку в середину шва. Дерево вздрогнуло от корней до вершины, заскрипели ветви, под корой злобно зашипел замурованный хийси. На обугленной поверхности отпечатался черный круг с громовой стрелой посередине.

Ильмо завершил руну как положено, отводя от себя и своего рода гнев поверженного противника, и только тогда отступил назад, шатаясь от боли и усталости. Вытер со лба пот левой рукой – на правую, обожженную, и взглянуть было страшно.

Ель угрожающе скрипела, тряся колючими ветками. Знак Таара явно пришелся ей не по вкусу. «Испорчено дерево, – устало подумал Ильмо. – Интересно, какой колдун сглазил его? Оно теперь ни на что не годно, только сжечь, и чем быстрее, тем лучше… А все-таки я его одолел!»