Варвара Клюева - Магия обреченных

Лойла вошла в покои Лорда на подгибающихся от страха ногах.

– Ты звал меня, господин?

– Сядь. Не трясись, я не собираюсь тебя наказывать. Летом на Ярмарке ты присматривала за девицами. Ты находилась при них неотлучно?

– Да, господин. Пока их не продали.

– Стало быть, должна была слышать все их разговоры. Подумай хорошенько и припомни: они болтали о Хайне? Да не трясись, я сказал! Ничего плохого я тебе не сделаю. Только припомни все хорошенько.

– Слушаюсь, господин. Как я помню, разговор о Хайне был только один. Кто-то из девочек… Санни, по-моему… Да, Санни спросила у остальных, как они думают: могла ли Хайна уцелеть и добраться до Плоскогорья. Девочки подняли ее на смех. Мол, до Плоскогорья в одиночку не доберется никто, а у Хайны к тому же нет оберега, и вообще она хворая, даже в горах задыхалась, а уж внизу ей мигом конец пришел бы…

– Ну? Дальше.

– Санни их смех разозлил, она закричала, что сами они хворые, а Хайна проводила в горах по две луны даже ранней весной и поздней осенью, когда здоровые мужчины за один день простывают так, что потом неделями не могут оправиться, если ты, господин, их не исцелишь. Девочки загалдели, кто-то разумно возразил: «Ну и что с того? Сколько бы Хайна ни бродила по горам, всем известно, что она не жилец. С Бледной нежитью долго не протянешь». Но Санни уже разошлась так, что стала бы спорить с чем угодно, даже с тем, что снег белый. Она понесла какую-то ахинею…

– Лойла, я просил тебя вспомнить этот разговор как можно точнее. Лучше всего дословно. В том числе и ахинею, которую несла Санни.

Женщина потупилась и нервно стиснула в горсти подол юбки.

– Простите, господин. Я… я попробую. Санни сказала: «С чего ты взяла, что это всем известно? Откуда известно, если до сих пор всех рожденных с Бледной нежитью сразу же приносили в жертву сайлахам? Что вообще такое – эта Бледная нежить? Белые волосы, брови и ресницы? Светлые глаза? От этого, по-вашему, умирают? У Хайны ничего не отнималось, не гноилось, не покрывалось язвами, не распухало. Да, она была слабенькой, кашляла и задыхалась, ее часто лихорадило. Но любой будет слабеньким и хилым, если его не кормить, одевать в худые обноски и дюжинами дней держать в горах на голых камнях. Посмотрела бы я, сколько вы проживете при таком обращении!» На этом, господин, я положила спору конец. Велела Санни не говорить глупостей, а остальным – заканчивать трапезу.

– И больше разговоров о Хайне не было?

– Нет, господин. При мне – нет. Может, девочки и шептались между собой, но я не слышала.

– Ладно, ступай. Только потрудись не оповещать о нашем разговоре всех и каждого.

Лойла ушла, а старый лорд задумался. Пустая болтовня Санни вдруг показалась ему поразительно глубокомысленной. Если какая-то истина твердо усвоена еще в детстве, если человек ни разу не столкнулся нос к носу с фактами, ее опровергающими, или с людьми иных убеждений, ему никогда не придет в голову подвергнуть эту истину сомнению. Предание о Бледной нежити, врожденном недуге, неизбежно приводящем к ранней смерти, лорд Хедриг слышал, еще сидя на коленях у матери. Примерно в то же время узнал он и об обычае приносить пораженных Бледной нежитью младенцев в жертву сайлахам. И за пять с лишним дюжин лет, прошедших с тех пор, он ни разу не заметил несообразностей, связанных с преданием и обычаем. Только дерзкие речи легкомысленной болтушки открыли старику глаза.

В самом деле, откуда известно, что недуг ребенка-уродца смертелен, когда всех детей с этим уродством убивают, едва они успевают появиться на свет? Ну, допустим, сведения пришли из глубокой древности. Но для того чтобы появилась твердая уверенность в смертельном исходе недуга, нужно, чтобы родились и умерли своей смертью десятки, если не сотни пораженных этим недугом детей. А Бледная нежить по преданию приходит в род раз в столетие. Но пускай даже легенда правдива и белые уродцы действительно живут не больше дюжины солнц. Зачем непременно приносить их в жертву? У сгорнов рождается достаточно хворых детей, многие из них не доживают до отрочества, но никому в голову не приходит отнести их сайлахам. Возиться с недужными особо не возятся – помрут так помрут, но убивать не убивают.

Единственное объяснение странному обычаю, до которого додумался лорд Хедриг, – полная бездарность белых уродцев. Но как раз на этот счет предание молчит. О бездарности Хайны старик узнал сам, с помощью айкасов. И, судя по последним событиям, айкасы ввели его в заблуждение. Владыки не посылают за бездарными детьми своих первых советников с возами сокровищ. Ради бездарей Верховные лорды не одалживают никчемным нагорнам священные Камни.

Как, каким образом им стало известно, что Хайна, которую они ни разу в жизни не видели, наделена каким-то редким и необыкновенно сильным Даром? Лойла уверяет, будто девицы на Ярмарке о Хайне больше не говорили. А мужчины уж точно не стали бы чесать языки, обсуждая судьбу пропавшего ребенка-уродца. Единственное же, что можно почерпнуть из пересказанной Лойлой болтовни, это сведения о слабом здоровье Хайны и ее способности подолгу жить в горах под открытым небом. И о Бледной нежити.

Похоже, лорду Региусу стало известно нечто важное об этом странном недуге. Откуда? Откуда сребролюбивому Верховному лорду, полторы сотни лет назад променявшему возможность совершенствоваться в искусстве Высокой магии на сытную службу правителю торгашей, не имеющих понятия о тайных силах и взаимосвязях в природе, стало известно о мистических возможностях ребенка, пораженного древним проклятием сгорнов? Может быть, от других Верховных лордов?

Лорд Хедриг в сомнении покачал головой. Верховные лорды нынче уж не те, что прежде. Ценность Тайного знания, ради овладения коим магически одаренные юноши некогда отказывались от всех земных благ – богатства, семьи, плотских удовольствий, – давно упала. Лорд Региус с его тягой к роскоши был отнюдь не исключением. Трое из девяти Верховных лордов продавали свои услуги нагорнам: лорд Региус – владыке; лорд Септимус – полутора дюжинам вельмож, нанявшим мага в складчину; лорд Трегор – гильдии купцов. Лорд Хеладос вот уже сотню лет тратит свой магический Дар на изобретение безвредного для здоровья зелья, возносящего на вершины блаженства. Лорды Хенцельт и Эратус бьются над тайной превращения всякой всячины в золото. Лорд Эстерис торгует сомнительными рецептами вечной молодости и красоты. Лорд Жорес, помешанный на магии переноса, одиннадцать лет из дюжины пребывает в облике разного зверья. А лорд Умбер, по слухам, давно сошел с ума. Хотя…

Да, пожалуй, если кто-то из Верховных лордов и проник в тайну Бледной нежити, то только он, лорд Умбер. Описывая его загадочное безумие, посвященные использовали выражения вроде «совершенно утратил связь с действительностью», «витает неведомо где», «речи его туманны или бессмысленны», «беспомощнее младенца». Большинство лордов сочли эти проявления симптомами слабоумия, но кое-кто допускал, что утрата практических навыков и здравомыслия может свидетельствовать о приближении к Тайному знанию или даже о частичном проникновении в его суть.