Ирина Баздырева - Увидеть Мензоберранзан и умереть

— Вседержитель всегда хранит слуг своих, аки детей невинных да ангелов небесных, а таких нечестивцев и богохульников, как ты, карает, — беззлобно проворчал отец Фарф.

Скрипя цепями, мост опустился, ткнувшись в противоположный берег рва. Копыта мулов простучали по его настилу и остановились перед решеткой ворот. Наконец и она дрогнув, визжа ржавой цепью, поднялась. Священник и монахиня въехали в мощеный двор-колодец, окруженный со всех сторон мощными стенами замка.

В подступивших сумерках этот незыблемый бастион производил мрачное и гнетущее впечатление. Гордо вознеслась ввысь сторожевая башня, подавляя своей неприступностью и внушая невольное почтение, несмотря на то, что на ней уже заметны были следы упадка и разрушения. Тот ущерб, что нанесли ей долгие осады и жестокие штурмы врагов, довершало время и природа.

Стены замка постепенно осыпались, в их трещинах прорастали чахлые кусты и деревца, расширяя и углубляя их своими корнями. Стены хранили следы от тяжелых каменных ядер и въевшуюся копоть. Дубовые перила и перекрытия галерей, что шли вдоль нее, потемнели от времени, цепи ворот проржавели, как и толстые стальные прутья подъемной решетки. Подножья стен и башен покрывал мох, все выше поднимавшийся со временем. Но несмотря на эти, явные следы упадка, замок все еще был той силой с которой приходилось считаться.

Он по прежнему был неприступен и как старый бывалый ветеран, который все еще пребывая в дозоре, не снимает своих иссеченных, мятых доспехов, продолжал нести свою службу, охраняя рубеж, вглядываясь в даль утомленными, но по прежнему зоркими глазами, ища приближения врага. Многое пережил, многое повидал этот закаленный в боях вояка и кто знает, что предстоит еще вынести ему и перед чем еще сумеют устоять его стены. И смотря на осыпающийся, кое-где камень древних стен, на заделанные в них бреши, каждый понимал, что просто так они не падут и замок не сдаться.

Репрок не вызывал ни жалости из-за упадка, ни сожаления по минувшему героическому прошлому, но лишь почтение и глубокое уважение к своим «сединам». И Ника явственно ощущала ауру сурового героизма при той скромной жизни, которой жил замок в затишье мирных дней. Этот суровый вояка, не претендовавший ни на что и ничего не наживший, стойко, без единой жалобы, переносил свои лишения и невзгоды.

Все это неким ореолом окружало замок, заставляя мало обращать внимания на запущенность и убогость его обстановки, отсталость от моды столичного двора и отсутствие показного лоска. И Ника уловив дух замка, смаковала его как выдержанное старое вино, чувствуя терпкость горьких трав, перебродившую сладость меда, чуть разбавленную чистой ключевой водой. Однако, ее ощущения не мешали забыть, что стены Репрок скрывают другую, потаенную жизнь с которой Нике предстоит соприкоснуться. Интересно с чем?

В холле замка, куда выходили распахнутые двери пиршественного зала, у подножия винтовой лестницы их встретил слуга, по виду бывший солдат. Оглядев гостью единственным глазом, он повернулся к отцу Фарфу.

— Вас желает видеть господин, — объявил он, показывая знаком, чтобы они следовали за ним.

— Как чувствует себя молодая леди? — спросил отец Фарф с плохо скрытой тревогой, поднимаясь за ним по истертым каменным ступеням винтовой лестницы.

Старый слуга, не оборачиваясь, молча покачал головой. По-видимому, этим скупым жестом сказав достаточно, чтобы отец Фарф все понял и судя, по его горестному вздоху, положение молодой леди было безрадостным и неутешительным.

На одной из площадок, перемежающих повороты лестницы, Ника поймала на себе внимательный, изучающий взгляд слуги и то мимолетное сомнение, что ясно отразилось на его грубом лице с потертой кожаной повязкой, закрывющей глаз: изменится ли состояние юной госпожи, с приездом, что-то уж слишком молодой для опытной целительницы, монахини.

Они остановились на полукруглой площадке с узким окном, смотревшим на замковый двор. Напротив него, утопала в глубокой нише стены, низкая дубовая дверь, освещаемая двумя коптившими факелами. Лестница ведущая дальше, наверх, тонул во тьме. Одноглазый слуга распахнул дверь, вошел и поклонился:

— Господин, прибыл отец Фарф и монахиня ордена Милосердия из монастыря Святого Асклепия.

— Подкинь дров, я что-то озяб, — приказал ему голос, раздавшийся из глубины покоев. — Зови их сюда.

Старый слуга посторонился, впуская, в душно натопленную комнату, прибывших и кинул недовольный взгляд на отца Фарфа, не удержавшегося от, невольно вырвавшегося, горестного возгласа, при виде барона, лежащего в кресле. Слуга подошел к камину и встав на колено, поворошил в нем угли, после чего подкинул в огонь березовых поленниц.

Ника покосилась на священника, в смятении смотревшего на хозяина замка Репрок.

— Благослови вас Вседержитель, — проговорил отец Фарф дрожащим голосом и, повинуясь слабому жесту руки, отступил назад.

Барон подозвал Нику подойти к нему поближе и когда она приблизилась к его креслу, близоруко прищурив воспаленные веки, лишенные ресниц, вгляделся в ее лицо. Ника, как могла, постаралась скрыть свою растерянность. По рассказу матери Петры, она представляла себе барона грузным, полнокровным мужчиной, похожим на небезызвестного Генриха VIII, который имея кучу жен, ни одною из них не был доволен. Перед ней же сидел старик, болезненно худой с властным лицом, изборожденным глубокими морщинами. Этакий дряхлый лев. Полулежа в кресле, вытянув ноги к камину он зябко кутался в толстый шерстяной плед.

— Если бы отец Фарф не проявил самовольство, самостоятельно отправившись за лекарем и если бы я знал, куда он направляется, я бы не упустил случая передать матери Петре мой смиренный поклон и пожелания, преданного ей сердца, вместе с ценным даром монастырю. Скажи, как сейчас поживает настоятельница? Счастлива ли она? Не испытывает ли она сожаления о выбранной участи?

— Матушка Петра чувствует себя превосходно и шлет вам свои наилучшие пожелания, — отвечала Ника. — Не думаю, чтобы она пожалела о том, что ушла в монастырь, потому что ежечасно чувствует любовь к себе своих духовных дочерей.

— Отрадно, что она еще помнит о своем верном паладине и отвергнутом кавалере. И мне слишком хорошо знакомо благородство ее души, иначе я бы подумал, что прислав вместо опытной целительницы девчонку, она выказала мне свое пренебрежение. Или в вашем монастыре повывелись опытные, понимающие толк в лечении, целительницы?

— Не повывелись, нет. Но моя наставница, искусная во врачевании сестра Терезия, не смогла бы, при все своем желании и почтении к вам, проделать столь долгий и опасный путь из-за больных ног и преклонного возраста.