Ирина Баздырева - Увидеть Мензоберранзан и умереть

Даймон, с недоумением наблюдавший все эти дни за эльфийской леди, намекнул Доргану на то, что его жена, высокородная дама, держится с сельчанами слишком просто. На что лорд, пожав плечами, ответил, что его жена вольна поступать, так как считает нужным. Этого Даймон понять не мог. Мужчины Старых Дубов строго следили за тем, что бы их женщины блюли приличия. Даймону даже не приходила мысль делать скидку на то, что Дорган — эльф, так сильна здесь была власть обычаев.

На рассвете четвертого дня Дорган, Даймон и Сайкс собравшись, отправились на охоту, о которой все это время они вели разговоры. Сквозь сон Ника слышала, негромкий разговор мужчин, собравшихся во дворе и нетерпеливое поскуливание собак. Они ушли, и Ника снова заснула. Встала поздно. Добрая Салли ни когда не будила ее. Одевшись и повязав голову платком, Ника спустилась с сеновала, умылась водой из колодца и прошла в дом. В залитой солнцем комнате никого не было. В доме стояла тишина. В люльке мирно посапывал сытый младенец. На столе ее ждал завтрак, оставленный заботливой хозяйкой: кувшин молока и кусок ржаного хлеба, против которых ее организм уже устал бунтовать, свыкшийся с так полюбившейся Нике пищей.

Ника устроилась за столом. Через приподнятую раму окна на пол ложилась кружевная завеса, сотканная солнечным светом и ажурной тенью отбрасываемой листвой яблонь. Звонкий щебет птиц рассыпался по двору. Влетавший в открытую дверь и окно ветер, приносил запах уже прогретой дорожной пыли и аромата первых скошенных трав. Где-то в доме с размеренным жужжанием билась муха. Нике вспомнился ее первый день в Старых Дубах, когда она, таким же, ясным утром стояла под дубом, который, может быть, был много старше самой деревни и чьи корявые, узловатые ветви облюбовали птицы, множество птиц, не обращавших внимания на висельника. Выводя каждая свою трель, они составляя многоголосый хор. И вот их треньканье, щебетание и свист с наслаждением слушала Ника, прикрыв глаза. Несмотря на разноголосицу, ей казалось, что было, что-то слаженное в этом стихийном хоре. Тогда Ника ясно поняла чего была лишена в Подземье.

Она доедала похлебку из молока с накрошенным в него хлебом, поглядывая в окно, ожидая прихода Салли, которая должно быть опять задержалась у колодца с кумушками, когда раздался топот босых ног, возбужденный гомон ребятни и звонкий голос, выкрикнувший:

— Эльфийская шлюха!

В окно влетел камень, опрокинув на столе миску с остатками молока. В зыбке беспокойно заворочался ребенок. Вскочив на ноги, Ника бросилась к двери, чтобы разобраться с ними. Ее вдруг охватила тревожная уверенность в том что с Салли, что-то случилось. Не могла она, вот так, надолго оставить ребенка одного. Выскочив из калитки, Ника увидела убегающих в сторону храма ватагу ребятишек и подобрав юбку, припустилась за ними заметив мимоходом, что улица пуста и ни у оград, ни во дворах, ни у дверей домов никого нет. Добежав, за ребятами, к храму, Ника обнаружила, что вся деревня собралась на площади перед ним, под старым дубом. Среди громких возмущенных голосов, слышался плач и причитания, но все перекрывал гневный голос отца Ансельма. Ника невольно замедлила бег и перешла на шаг. От тревоги тоскливо заныло сердце. Она уже знала, что случилось, что-то страшное, непоправимое. Салли?

На непослушных, подгибающихся ногах, Ника подошла к толпе, которая тут же расступилась перед ней. Смотря на нее с неприязнью и открытой враждебностью, люди сторонились ее. Возмущенный ропот и плач стихли, но тишина, окружившая ее стеной отчуждения, не обещала ничего хорошего. На ком бы ни останавливался вопрошающий, испуганный взгляд Ники, он встречал неприязнь, и враждебность, а большинство просто отводили глаза.

У подножия дуба лежали на земле наспех сооруженные, из двух осиновых жердей, носилки. Плащ прикрывал, чье-то неподвижное тело, лежащее на них. Увидев Нику, отец Ансельм, словно ждал только ее, нагнулся и сдернул с носилок плащ. Перед глазами Ники расплылись багровые круги, в ушах нарастал гул, признаки подступающего обморока. Но она, тряхнув головой и глубоко вдохнув, сумела отогнать приближающуюся дурноту. Не могла она позволить себе упасть без чувств перед отцом Ансельмом, который, потрясая воздетыми руками, что-то неистовство, мрачным голосом вещал, брызжа слюной. Когда он перестал раскачиваться у нее перед глазами, Ника заставила себя посмотреть на бездыханное тело. Откинутая назад белокурая головка Мэрион открывала страшную рану на горле, а несколько глубоких ран на груди еще сочились кровью. Большие голубые глаза бедняжки, не мигая, смотрели в высокое небо. Платка на голове не было, и ветер закидывал длинные белокурые пряди на нежное, еще не обезображенное тлением, лицо.

— Кто это сделал? — едва шевеля поблевшими губами, спросила Ника, поднимая глаза на отца Ансельма.

— Кто?! — взвизгнул он, швырнув ей что-то под ноги.

Медленно наклонившись, Ника подобрала, валявшийся в пыли узкий стилет, которым пользовалась вместо шпильки до тех пор пока ей не пришлось повязать голову платком.

— Довольна ли ты моим ответом, демонское отродье?! — надрывался священник. — С чего ты решила, что о твоем злодействе никто не прознает, что никто о нем не проведает? Ты ложью и притворством заставила всех этих добрых людей поверить в то, что ты невинный, слабый агнец. На что ты рассчитывала? На то, что их умы просты и бесхитростны?! На своего распутного любовника, чья душа черна так же, как и его лицо. Ты думала укрыться за спиной дроу этого богопротивного чудовища, смущающего честных селян, слишком простодушных, чтобы сопротивляться его чарам!

Кто-то из селян молча подошел к дубу и ловко взобрался на толстый, крепкий сук, соседствующий с останками висельника.

— Зачем тебе понадобилась кровь невинной, кроткой Мэрион?! — горестно возопил отец Ансельм в напряженной тишине, стоящей над площадью, которую прерывали едва сдерживаемые рыдания. — Для каких черных дел потребовалась она тебе?! Или ты, беспутная ведьма и твой любовник лорд, избрали Старые Дубы, чтобы в них свершить зловещий обряд, воззвав в бездну, к демону тьмы?! О, я хорошо вижу все ваши богомерзкие уловки и хитрости. Что вам до того, что вы уничтожите селение и всех добрых его жителей!

Ника лихорадочно искала глазами в толпе Салли. Она смогла бы объяснить исчезновение стилета Ники из своего дома. Но среди собравшихся ее не было, и Ника похолодела от страшного предчувствия, что бедную женщину постигла та же участь, что и Мэрион.

— Посмотрите! Все посмотрите, кого вы приютили у своего очага, с кем преломили хлеб свой. Как ловко эти посланники тьмы отвели вам глаза, втершись в ваше доверие. Сколько же смертей еще должно случиться, прежде чем вы поймете, что совершили непоправимое, ослушавшись меня. Но молитесь и уповайте на то, что Вседержитель пресечет злодеяния черного эльфа и его коварной потаскухи здесь же, в Старых Дубах, — и отец Ансельм возвел глаза к небу, судорожно прижимая руки к груди. После чего обвел понурых, мрачных селян суровым, жгучим взглядом, понизив голос до трагического шепота: