Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – лорд-протектор

– Разбаловали, – сказал я строго, ну, как умел, потому что трудно быть строгим, когда речь заходит о любимчиках. – То-то в кузницу все бегаете… Ладно, седлайте.

– Еды в дорогу?

Я подумал, отмахнулся.

– Разве что на сутки, не больше.

– Рассчитываете вернуться скоро? Но ваш конь не заметит, если положим хоть на месяц! Вдруг по дороге кого встретите…

– Ладно, – согласился я, – положите на неделю. Но не больше! Я не собираюсь кормить всю Армландию. Каждый должен кормить себя сам, кроме бюджетников. Кто не работает – тот не ест, как сказано в Священном Писании.

Из типографии вышел, прикрываясь рукой от слепящего солнца, отец Дитрих, всмотрелся в нас, с удовольствием оглядел.

– Правильно речешь, сын мой, – проговорил он с ласковой ворчливостью. – Ведь сказано же святым Йегудой: «Тот, кто не учит сына ремеслу, учит его преступлению».

Я повел зябко плечами.

– Не слишком ли строго? Неужто так сразу и преступлению?

– Не научить его ремеслу, – объяснил отец Дитрих, – как будто научить его воровать. Мудрые пророки были… Далеко собрался?

– Ох, святой отец, не поверите…

Он перекрестил меня.

– Ладно, пусть пока будет твоей тайной. Лишь бы не было соскрыто для Господа Бога, а он все видит.

– Только не вмешивается, – пожаловался я. – Меня эта свобода воли уже достала!..

– Что делать, сын мой. Адама Господь сотворил сразу взрослым мужчиной. Это значит, что с первого дня наш великий прародитель сам отвечал за свои поступки.

Я вздохнул.

– Ах, отец Дитрих! Если бы вы знали, как в моем королевстве даже со взрослыми обращаются, как с несмышлеными младенцами! А те, представьте себе, только рады. Никто из них не виноват, виновато правительство, соседи, жена, дети, начальство, погода, вино…

Он покачал головой, в глазах недоверие сменилось улыбкой. Решил наверняка, что шучу таким образом, как можно жить в таком мире и оставаться мужчиной.

Я принял благословение, а отец Дитрих, привычно осенив меня крестом, толкнул соседнюю дверь, где располагаются алхимики. Я с замиранием сердца прикинул, получается ли смычка религии и науки, вдруг да в самом деле получится, пока и религия, и наука вот такие младенцы, еще не оформились в законченные и непримиримые доктрины.

Зайчик шумно вздохнул, я повернулся и чмокнул в мягкий бархатный нос.

– Нам предстоит путешествие, – шепнул я ему в ухо. – Да не к Хребту, а совсем-совсем в другую сторону. Противоположную. Еще не забыл, где Вексен?

Бобик прыгал вокруг, стараясь обратить на себя внимание и объясняя, что эта лошадь, конечно же, все забыла, а вот он, замечательный, помнит и приведет кратчайшим путем.

– А вот ты останешься, – сказал я строго, но Бобик не обратил на такие грубые и даже жестокие слова внимания, только весело помахал хвостом. У собак развита телепатия, что ли, и он прекрасно чувствует, что хочу сказать на самом деле.

Выскочили на простор через широкий проем ворот крепости, там на земле словно распластала крылья исполинская бабочка из толстых досок и стальных полос: блестящие старым серебром крылья массивных створок в полном размахе, сверху набито столько стальных полос, что дерева и не видно. По будущим воротам грозной крепости ползает парень в порванной рубахе и кое-где лениво постукивает молотком.

Чертов Ульфилла, мелькнула злая мысль. Давно бы ворота стояли там, где положено, если бы этот гад не перетащил плотников и даже оружейников на строительство церкви. Вернусь, прослежу, чтобы его тут и духа не было. Что-то загостился слишком. Если его мул не нагулял мяса, дадим другого мула!

Зайчик все набирал скорость, Бобик унесся вперед, он ломится через ураган, словно его и нет. Идем по прямой, под копытами настолько часто мелькает зеленое, что я не различаю, когда Зайчик мчится по зеленой долине, а когда по бескрайним болотам, разделяющим Армландию и Фоссано.

– Не останавливаемся, – приговаривал я, – не останавливаемся… И черт с ними, если заметят что-то! Хватит таиться. Я – гроссграф, и уже этим прав.

Зайчик разогрелся от чудовищного броска на такое расстояние, я чувствовал себя так, будто сижу на горячей сковороде. Уже подумывал об остановке, когда впереди появилась и быстро выросла громада Вексена.

Я на большой скорости проскочил в ворота, там не успели и головы повернуть, а мы уже промчались, замедляя бег, по улочкам. Распахнулась площадь, по ту сторону дворец, я остановил Зайчика уже на мраморных ступенях, спрыгнул и бросил повод в лицо какому-то пышно одетому вельможе.

– Подержи коня!

Он оторопело ухватил повод, а я поспешил к дверям, не дожидаясь, пока он сообразит и начнет возмущаться, что его, такого высокородного, кто-то посмел принять за слугу. Бобик уже там, стражи отбежали на почтительное расстояние, я гаркнул как можно страшнее:

– Что? Двери я должен сам открывать?

Мой напускной гнев показался настолько страшным, что один, превозмогая ужас перед Адским Псом, подбежал и открыл перед нами двери, даже не спросив, кто мы и зачем.

Я выпрямился, сказал Бобику «рядом» и пошел через залы, стараясь всем внушить всем видом, что я лют и страшен в своем благородном гневе и кто попытается меня остановить или хотя бы несвоевременно спросить что-то, пусть пеняет на себя.

Никто и не пытался остановить, да-да, страшен, вообще старались не попадаться на пути, видно же, что благородный сэр спешит, и не просто благородный сэр, это сам коннетабль, да коннетабль королевства! А с ним Адский Пес, чудовище из мрачных легенд.

Через пару минут двери королевского кабинета передо мной распахнулись. Король и Уильям Маршалл за столом, на столе кувшин и две чаши из темного серебра, оправленные по ободку золотом. Там же три рулона пергамента, пара толстых книг, массивная чернильница с торчащим пером.

Оба покосились на Бобика, но, что значит выдержка государственных деятелей, оба разом вскинули на меня встревоженные взгляды, словно в кабинете нет никакого Адского Пса.

– Ваше Величество! – сказал я бодро и отвесил короткий поклон. – Сэр Уильям!.. Бобик, сидеть!

Уильям кивнул, а Барбаросса сказал властно:

– Давай садись. И рассказывай! Какие неприятности на этот раз? Ты сейчас там уже кто?.. Маркиз? Герцог?

Я сел, выказывая покорность верного вассала, вот меня пригласили сесть – я и послушался, сел. Как по моему приказу села моя собачка. Уильям помалкивает и рассматривает меня очень даже внимательно, Барбаросса ждет объяснений. Я замотал головой, протестующее выставил ладони.

– Ваше Величество!.. Как можно? Разве посмею без вашего благословления и… утверждения в должности? И в звании?

Уильям смотрел с иронией, мол, знаю, как нуждаешься в наших одобрениях, а Барбаросса сказал сердито: