Одри Делонг - Сказочница

Глаза младенца открылись как по команде и, не сводя взгляда с серебряной линзы в глазу Ириена, он враз успокоился и замер, открыв ротик. Не выдержав, мать бросилась к своему ребенку и схватила его на руки, взглянув на Ириена с таким укором, какого не мог доселе позволить себе никто из смертных. Оказавшись вновь на руках у матери, ребенок умиротворенно загукал, и его личико приняло свойственное всем младенцам безмятежное выражение. Мать с недоверием посмотрела на Ириена, ожидая какого-то подвоха.

Кожа на лице Ренны съежилась, точно истлевшая ткань — казалось, последние признаки жизни покидают ее ветхое тело. Они с Ириеном посмотрели друг на друга: в его взгляде читалась тревога и отчаяние, в ее — горе и одновременно облегчение.

Точно какой-то покров упал с гор, когда на востоке появился радужный диск солнца. На крыльях страха перед рассветом князь Ириен унесся в горы. Он был совершенно свободен и одинок.

Ибо Ренна осталась в деревне, скорбно сидя на разрушенной площади. Она все время смотрела на дерево, как будто ей хотелось, чтобы у этой истории был другой конец. Ликующий народ покинул улицы, и Витриан, Демон Судьбы, растаял в воздухе столбом розоватого дыма.

Приход Ренны имел еще одну цель, кроме тех двух, о которых мы уже знаем. Она состарилась во сто крат сильнее, чем может состариться обычный человек: она едва могла видеть и передвигалась со страшным трудом. И хоть на какое-то время она могла преодолеть свою немощь, вскоре напасти возвращались, с утроенной силой разрушая ее измученное тело. Поэтому она вернулась в свой родной город только с одной целью.

Она вернулась, чтобы умереть.

И вот, когда радостные горожане разошлись по своим домам, точно дети после праздничного парада, чтобы наконец насладиться безмятежным сном, на опустевшей площади осталась одинокая человеческая фигура. Под ленивыми лучами солнца бурая пыль на мостовой отливала чистым золотом. Яркий солнечный свет причинял Ренне невыносимую боль, но это было ничто в сравнении с привычными для нее страданиями.

— Скоро, — проговорила сама себе Ренна, — скоро все это кончится.

Ее голос звучал совсем тихо, когда она подбиралась все ближе и ближе к замшелым развалинам крепостной стены. Подобрав подол юбки, она медленно ступала с камня на камень своими опухшими босыми ногами. Она медленно поднималась все выше и выше, к тому месту, откуда видны были остатки кроны обожженного падением Ириена дерева. Его отделяло от края стены около десяти шагов. На какое-то мгновение Ренна замерла на самом краю каменного выступа, прикрыв бледной ладонью глаза от невероятно яркого солнечного света. Порыв ветра вдруг налетел бог весть откуда и наполнил воздухом ее одеяние, точно парус. Еще какое-то мгновение она стояла на краю обрыва, ее темный силуэт вырисовывался на фоне яркого неба, а одежды развевались за спиной, словно гигантские крылья. И тут она сначала присела, а затем бросилась вниз, прямо на колючки ветвей изуродованного дерева.

Она страшно вскрикнула, когда первая ветвь пронзила ей грудь. По мере того, как под собственной тяжестью ее тело падало дальше и дальше вниз, новые ветки одна за другой впивались в ее руки, бедра, глаза. Что-то знакомое было в этих ранах, в том, как шипели, падая на мостовую, капли ее крови и как свертывались и изгибались ветви от ее прикосновения.

Но крик, ее страшный крик! Эхом разнесся он над сонным городом, болезненный, но очищающий, как горькое лекарство. Отзвуки этого крика донеслись до самой вершины Талл Зинан, к обиталищу самих богов, которые оросили серебристым дождем, точно слезами, Ирт, и от этого дождя серебряными стали скалы и утесы Лестницы Богов. Звук его достиг и ушей демона Безумия, князя Ириена, который от горя не мог даже заплакать.

Но в своем дворце, в красном сумраке Подземного Ирта, князь Ириен склонился над огромным ларцом, сделанным из благородного иридия, в котором бурлила и рокотала материя Пустоты, Вечного Хаоса, в котором брала свое начало сила демона. И из этого ларца он вырвал сгусток бурлящей материи и руками принялся лепить из него образ Ренны, молодой и красивой и, что еще важнее, чистой и нежной. Эту форму заполнил туман из его блистающего плаща, и Ренна ожила, протянула к нему руки. Он стремительно бросился в ее объятия, прижимая ее к себе со всей своей бессмертной силой. А через его плечо туманный образ со странной улыбкой прошептал:

— Безумие не всегда злая напасть, ибо разве любовь есть не что иное, как сладкое существование, столь же случайное, как песчинка в море? Безумие — это не только кара, оно может стать и благодатью.

И призрачный образ растаял, ибо даже в царстве Подземного Ирта иллюзии недолговечны. Но к Ириену пришло безумие: Ренна по-прежнему была с ним.

Непереводимая игра слов: кошмар — омоним словосочетания nightmare (ночная кобылица).