Антон Пешкин - Белый край [СИ]

 И вскоре звуки битвы начали стихать. Вселенная сжалась до одной точки в момент нападения, а теперь она стала необъятной, энтропия достигла своего пика, и, наконец, над крепостью взревел двумя десятками голосов победный клич.

 Я медленно приходила в себя и нашла силы взглянуть на то, что происходит вокруг, когда бойцы гарнизона расправлялись с оставшимися частями тел, дергающимися в конвульсиях под северным сиянием. У бойца, потерявшего руку, сейчас столпились женщины, перевязывали культю, а он лишь шипел от боли, крепко зажмуриваясь.

 Темнокожий воин с кривым мечом рубил оставшихся мертвецов на части, отрубал им руки и ноги, которые вскоре начинали дергаться отдельно от своих тел. Вместе с ним этим занимались еще несколько человек, а другие собирали части расчлененных тел в корзины и уносили куда-то вглубь крепости.

 — Зачем они? — негромко спросила я, едва двигая пересохшими губами.

 На мой голос обернулась Надья. Она нахмурилась, прикусила губу.

 — Зачем в крепости части тел? — я повторила вопрос. — Надья! Надья...

 Старушка молчала, помогая собирать людскую плоть в корзины.

 — Чье мясо мы сегодня ели, Надья..?

В Белой крепости наступила тишина. Короткий миг, когда стихли все звуки, и даже раненные, и даже мертвые в вечных ледяных стенах умолки. Затихли все стенания, исчезла боль, страх. Но лишь на короткий миг. И первым голосом в ледяном кошмаре был голос маленькой девочки, по глупости своей пришедшей в царство смерти, страха и отчаяния.

— Не-е-ет! НЕ-Е-ЕТ!!! — голос Майи Бортдоттир, дочери северного края, в клочья разорвал холодную тишину.

Девочка упала на колени, хватаясь за голову и крича от боли и ужаса. Все ее тело тряслось в мучительной дрожи, ее разум стал подобен звериному, и даже мертвец, что застрял в ее голове, сейчас рыдал, словно испуганный младенец. Но некому было ей помочь. Никто не обратил внимание на ребенка, чье сознание трещало, ломалось под весом ужасающей судьбы.

— Связать их, связать, быстро! — закричала командир крепости, храбрая и отчаянная Вигдис, дочь ётуна и снежной бури. — Вяжите, блять, мертвых!

Бойцы крепости накинулись на павших товарищей, чьи лица исказила гримаса звериного ужаса, пытаясь удержать их. Другие же бежали за веревкой, чтобы связать тех, с кем еще сегодня делили пищу. Нельзя было позволить им сбежать, нельзя было позволить им выдать секреты крепости.

Мертвые кричали то ли от злости, то ли от страха, когда живые стали стягивать тугой канат на их конечностях. Один из павших стражей крепости пытался вырваться, умолял, угрожал, но ему не давали и шанса подняться на ноги и продолжить бой. Его руки словно поразили сильнейшие конвульсии, и, когда он в очередной раз попытался вырвать конечность, раздался омерзительный хруст ломающейся кости, а мертвец истошно завопил от боли. Ему вторили и те, кто был заперт в ледяных стенах — приветствовали нового товарища, разделяли его боль и криками призывали держаться, терпеть.

— Хватит! Хва-а-атит! — рыдая, кричал покойник. У него не было ни слез, ни пота, но дыхание сбивалось словно у живого.

Майя же свернулась в позу эмбриона, широко раскрытыми глазами наблюдая эту картину. На ее лице уже не было ни ужаса, ни сожалений — лишь непонимание. Ее разум не был готов принять такое, не был готов поверить в то, что существует подобное зло. Но зло в эти минуты было практически осязаемым — в воздухе, в мыслях, в желаниях, всюду было лишь оно и ни капли сострадания.

Мужчина, лишившийся руки, сидел теперь недалеко от поверженной Майи, держа и сжимая оставшейся кистью окровавленные тряпки, которыми наспех был обмотан обрубок того, что было его рукой. В отличие от девочки он не плакал, в его глазах и вовсе не было страха — только злость и желание отомстить тем, кто сделал его таким. Но его время еще придет, а сейчас главное разобраться с ранеными и покончить с теми трупами, что все еще могли дать отпор — так думал каждый боец Белой крепости.

А с высоты, с высокого ледяного шпиля крепости, за всем этим наблюдал странный, непохожий на сородичей ворон. Серебром сверкали его крылья и хвост, а глаза у него были голубыми, человеческими. И он бы и рад помочь своей подопечной в этот тяжелый час, но все, что он мог, так это наблюдать за тем, как девочка медленно сходит с ума. А вместе с ней гаснет надежда в разуме ее верного защитника. Никто из воинов не заметил, как Варс, маленький, но страстно желающий стать храбрым и сильным мальчик сейчас пустым взглядом смотрел на происходящую вокруг канитель. Только древний ворон и Вигдис, мудрая и сильная женщина, смогли заметить этот взгляд. Огонь в его глазах потух, и теперь он всем своим видом напоминал старика — даже волосы его, казалось, были покрыты пеплом, такой сильный ужас он пережил.

— Бруни, эй, — Вигдис окликнула волосатого мужчину, тот тут же подбежал к ней. — Возьми детей, уведи их в спальни. И... Девчонку, светленькую, неси на руках, она сама не встанет. Понял?

— Понял, — вздохнул в ответ он и устало улыбнулся. — А...

— Не надо вопросов, ага? — с раздражением в голосе осекла его командир. — Просто отведи и все. Дальше разберемся.

Бруни кивнул в ответ и ушел в сторону. Мальчики, Снорри и Варс, а также Кира, что все еще могли стоять на ногах, без единого слова последовали за ним. Крепкими, сильными руками, покрытыми густой шерстью, он поднял измученное тело Майи, мелко подрагивающее, и вместе с остальными понес ее прочь, вглубь крепости, где было тепло и безопасно.

Ворон еще несколько минут наблюдал за тем, как живые без капли жалости разрубают на части мертвых, что отказывались покидать свои тела, как они ломали им кости и рвали сухожилия, лишь бы те не набросились на них снова. Корзина за корзиной человеческая плоть, останки и конечности скрывались в глубине Белой крепости. А что с ними будет дальше, никто и никогда не расскажет за пределами этих ледяных стен.

Наконец, широко взмахнув огромными сверкающими крыльями, ворон взлетел, описывая широкий круг над всей крепостью. Гигантский айсберг тут и там сверкал десятками тусклых огоньков, а в стенах терялись и блуждали солнечные лучи, иногда обнажая скрытых во льдах мертвецов.

Все выше и выше поднимался древний дух, его крылья разрывали морозный воздух. Вокруг его тела вдруг завихрилась буря, которую на такой высоте не смог бы увидеть ни один смертный муж. Крупные хлопья снега складывались в воронку, иногда в диком вихре проглядывались древние символы и руны, и Ун летел через этот снежный тоннель, сожалея лишь о том, что никак не может помочь Майе, той, кто украла его глаза.

Когда буря расступилась, ворон уже не увидел ни заснеженной пустыни, ни огромного айсберга, населенного безумцами. Вместо этого под ним простирался до самого горизонта древний лес, где росли гигантские, словно от боли скрученные в стволах сосны. Сквозь бесконечную, похожую на море долину темно-зеленых крон не было видно земли, но даже если бы ворон осмелился опуститься вниз, то лишь увидел бы, как гигантские корни, переплетаясь, покрывали собой всю землю этого мира, словно и не было ничего, кроме вечных древних деревьев. Корни и ветви, переплетаясь, образовывали собой лабиринт коридоров, куда никогда не падет луч солнца, огромные залы, в которых в вечном танце сплелись невообразимые духи и бледные силуэты покойников. Их лица размыты, голоса сливаются с пением птиц и музыкой, звучащей из давно сгнивших сердец, но остались воспоминания. Воспоминания о том, кем они были, что совершили и как погибли — бледная дымка, блаженные тени тех, что когда-то были людьми.