Джо Аберкромби - Мудрость толпы [litres]

– Более верных вы нигде не найдете! – поспешно встрял еще один, с неприятно перекошенным лицом.

– Великая Перемена! – выкрикнул другой, подняв кулак.

Вик повернулась и устремила на него свирепый взгляд. Он кашлянул и поспешно спрятал руку за спину.

– Разве вас здесь должно быть не восемь человек? – спросила она, хмурясь и оглядывая помещение, словно ища слабые места, которые следует укрепить (или, в данном случае, которыми можно воспользоваться).

Капрал Лыба снова прочистил горло, двигая кадыком на толстой шее.

– Вообще-то, конечно, да…

– И где остальные?

– Они… ну, в общем, они пошли поглядеть на суд…

Вик дала ему несколько секунд повариться в собственном дискомфорте. Приятели бочком отодвигались от него, словно от зараженного болезнью. Один попытался спрятаться за опускной решеткой, забыв, что решетки для того и нужны, чтобы сквозь них было все видно.

– Кто здесь главный? – рявкнула на него Вик.

– Сержант Хамбек!

Конечно же, теперь они начнут сваливать вину друг на друга. Если в эти дни и было что-то, что умел делать каждый, так это обвинять других.

– Позвольте я догадаюсь: он пошел поглядеть на суд?

– Говорят, на этот раз там что-то особенное… Так что мы бросили жребий… ну и…

– Вы двое! Идите и приведите его сюда. Сейчас же.

– Слушаюсь! – пискнул Лыба, хватая своего прячущегося за решеткой друга и поспешно направляясь к двери.

Горст прижался к стене, чтобы дать им пройти. И вот так легко их шансы уравнялись. Осталось только двое стражников: тот, перекошенный, и второй, бородач постарше возрастом, который хмуро поглядывал на Горста, словно не мог понять, что это за человек.

– Эй, ты! – гаркнула Вик, и его голова резко повернулась к ней. – Покажи мне опускной механизм.

– Механизм, инспектор?

– Мне надо проверить, что он не испорчен, – объяснила она, думая о том, как бы поэффективнее его испортить.

– Испорчен, инспектор?

Она шагнула к нему.

– У вас тут что, эхо?

– Просто это… это глупо.

– Вот как? Может быть, ты не прочь прогуляться в суд и рассказать Судье о том, как это глупо?

По его лицу было ясно, что ему этого не хотелось.

– Первый ворот вот здесь, – просипел он, ныряя под пару свисающих цепей и приглашая ее следовать за собой. – Тут нет ничего сложного. Вот эта штука с рукоятками навроде корабельного штурвала – ее нужно просто повернуть, и решетка поднимется. А эти рычаги для противовесов… Но все равно для того, чтобы ее поднять, понадобятся трое крепких людей, можете мне поверить…

Вик едва могла его слышать за грохотом собственного сердца, вытаскивая из-за пояса дубинку. Она старалась не смотреть на его шарф – теплый, с симпатичным узором; такой шарф жена могла связать для своего мужа или дочь для отца. Вместо этого она сосредоточилась на его лысине. Там оставалось несколько седых волосков. Ей не хотелось его убивать, но, по ее опыту, лучше ударить человека слишком сильно, чем недостаточно сильно.

– А вот этот рычаг для того, чтобы быстро ее уронить, если неприятель атакует…

Дубинка с сочным хрустом врезалась в его затылок. Бородач рухнул поверх ворота, заливая его кровью из рваной раны в скальпе, брызжа кровью на цепи, на рычаги, на пол…

Она услышала приглушенный вскрик в другом конце помещения, увидела неясные силуэты, колышущиеся среди теней. Потом один упал, а Горст остался стоять. Его короткий клинок отблескивал красным.

– Ох… – Бородач попытался встать, опираясь на ворот. Кровь лилась по его лицу равномерными толчками, пропитывая шарф. – Моя голова…

На этот раз Вик ударила его сбоку еще сильнее, чем прежде. С такой силой, что он вдруг снова оказался на ногах, крутанулся на пятке и рухнул, на этот раз врезавшись в решетку. Он сполз по ней на спине, брыкаясь, словно выброшенная на берег рыба, и пуская изо рта пену. Его дрыгающаяся нога задела стойку с копьями, и они с грохотом посыпались на пол.

Отбросив дубинку, она бросилась на него, пытаясь прижать к полу.

– Помогите мне его удержать…

Раздался резкий хруст: Горст проломил коротким клинком макушку его разбитой головы. Бородач обмяк, неожиданно прекратив брыкаться. Вик села рядом с ним на корточки.

– Черт, – шепотом ругнулась она.

Могла бы и сама сообразить, что попытка обойтись без убийств – безнадежная затея.

Однако, похоже, удача пока что была с ними. Они захватили караульное помещение, а это волновало ее в первую очередь. Это место было специально оборудовано так, чтобы его можно было удерживать, даже если неприятель возьмет окружающие стены. Теперь им оставалось только запереться изнутри…

В дверном проеме стоял какой-то парнишка, глядя дикими глазами на Горста и Вик, покрытых кровью и склонившихся над мертвым сжигателем.

Вик выпрямилась:

– Эй, постой-ка!

Парень юркнул вбок, стремительный, словно хорек. К тому времени, как она выбралась в коридор, от него оставалось только исчезающее эхо шлепающих ног.

– Ч-черт! – прошипела она снова, но уже гораздо громче.

Она взялась за край двери – толстой, из крепкого дуба – и потянула на себя, пока та не закрылась с обнадеживающим тяжелым стуком. Вик потянулась за засовом, чтобы заложить его в толстые скобы, – и замерла.

Засова не было.

Была петля на косяке с парой болтающихся шурупов – и это все. Она принялась отчаянным взглядом шарить в тенях, но нигде не было ничего похожего на засов! Может быть, его сорвали ломатели, когда занимали Агрионт. Может быть, его выдрали сжигатели, когда снимали с петель ворота внизу. Едва ли имело значение, почему его не было. Тот парень приведет стражников – очень много и очень скоро.

– Здесь нет засова! – гаркнула она.

– Вот как, – отозвался Горст без малейших эмоций.

Если действительно существует такая вещь, как удача, похоже, ее отпускают в ограниченных количествах.

– Ну хватит! – завопила Судья, вскакивая на ноги и награждая изувеченный стол таким яростным ударом кувалды, что он треснул. – Кончайте , мать вашу!

Савин не заплатила столько, чтобы это окупило всю поддержку, которую давали ей галереи. По крайней мере, что-то из этой бури эмоций было действительно искренним. Люди шли на немалый риск, показывая свои истинные чувства. Всю свою жизнь она трудилась, чтобы ей завидовали, – но никогда даже не воображала, что ее смогут по-настоящему любить.

– Броуд! – брызжа слюной, Судья протянула руку с проступившими жилами в сторону галерей, потрясая кувалдой. – Если хоть один ублюдок издаст еще хоть один звук, поднимайся туда и покажи ему короткий путь вниз!

Броуд бросил свирепый взгляд вверх, потом на Судью, потом на Савин. В его руке был зажат смятый листок – письмо, которое она ему передала? В зале наступила тишина, как в могиле. Очень приятно, когда тебя любят; однако все недостатки этого чувства как защиты против страха обнаружились мгновенно и недвусмысленно.