Джо Аберкромби - Мудрость толпы [litres]

Шолла стояла с сыром в одной руке и ножом в другой, глядя, как по мере распространения приказа Кальдера усталые люди принимаются возиться вокруг своих костров, складывать свои палатки, собирать свои причиндалы.

– Что будет, когда мы доберемся до Карлеона?

– Это вопрос, над которым я до сих пор думаю.

Рикке, несомненно, будет гадать, почему он не прислал обратной весточки насчет ее предложения Кальдеру, и, несомненно, решит (и не без оснований), что, скорее всего, он ее предал. Кальдер тем временем знает, что Клевер уже предал его один раз – и не просто предал, а вручил его возлюбленного сына врагам на поругание. И это мягко говоря. Может быть, он не преувеличивал, когда говорил, что Клевер ему по душе. Но Черному Кальдеру доводилось убивать людей, которые были ему по душе гораздо больше, за гораздо меньшие проступки. И это все еще если не рассматривать вопрос, что будет, если Большой Волк действительно окажется на свободе.

Клевер скривился – что неизбежно происходило каждый раз, когда он задумывался над своим нынешним положением.

– Похоже на то, что мы попали между горами и морем, образно выражаясь.

– Ты попал, – поправила Шолла. – Сомневаюсь, что кому-то есть большое дело до нас, остальных.

– О, ты даже не представляешь, насколько месть, когда она падает с большой высоты, может забрызгать самых невинных людей, просто оказавшихся рядом! А про тебя, моя очаровательная сыробрейка, такого никоим образом не скажешь.

– Хм-м…

Она проводила взглядом Траппера, который как раз проходил мимо с остатками своей дюжины, смахнула с грязного лица спутанные волосы и попыталась ему улыбнуться. Пожалуй, ничего удивительного, что на него это не подействовало.

– Может быть, просто сбежать? – пробормотала она сквозь зубы, продолжая улыбаться.

– Ты удирай сколько твоей душе угодно, но бегать – это для молодых. А мне нужно сидеть, желательно на чем-нибудь сухом. Так что, пожалуй, для меня лучшим вариантом будет остаться поближе к центру событий и попытаться подтолкнуть его в нужную сторону. – Клевер осторожно почесал шрам. – Поближе к центру событий, клянусь мертвыми… Прикладываешь все силы, чтобы обойти что-нибудь сторонкой, и в результате только вляпываешься в это по самую шею!

– Мы все тут скоро увязнем по шею, – мрачно хмыкнул Хлыст, глядя на болото, покрывающее дно долины.

Шолла наклонилась к Клеверу.

– Как ты думаешь, а будет такой момент, когда ты напредаешь столько людей, что больше останется некого предавать?

Тот устало вздохнул:

– Может быть, мы это еще выясним.

Дворец был вовсе не похож на тот, что помнился Лео по его последнему визиту, – но тогда король Джезаль еще был жив, а сам он был лордом-губернатором, верным короне и обладающим всеми конечностями, а в Круге лордов размещалось возвышенное братство благородных людей, а не сборище кровожадного сброда под предводительством безумной ведьмы.

Что ж, времена меняются. И победителями становятся те, кто меняется вместе с ними.

В позолоченных коридорах металось эхо непривычных звуков – нечто среднее между безумным карнавалом и бунтом. Откуда-то доносилась резкая музыка, или, может быть, кто-то просто разламывал арфу. Здесь стоял странный запах, как в дешевом борделе. На стенах висели портреты надменных монархов, изрезанные и перевернутые вверх ногами. Аккуратно одетый темнокожий человек сидел в кресле, нервно теребя в руках шляпу и подскакивая при каждом звуке. Должно быть, какой-нибудь посол. Мимо, пошатываясь и хихикая, прошла пара женщин в едва застегнутых красных платьях; у одной в руке была бутылка вина, у другой – горшок с плещущейся краской. За ними тянулись две извилистых цепочки красных следов.

– Раньше говорили, что сердце государства прогнило, – пробормотал Гловард, бросив опасливый взгляд через плечо. – А теперь как это называть?

– Адом, – прошептал Юранд. – Кровь и ад – вот во что они его превратили!

Створка билась о раму – тук, тук, тук; через разбитое окно, кружась, залетал снег, оставляя в коридоре лужицу талой воды. Даже несмотря на это, из-за ярко пылающих в каждой комнате каминов стояла удушливая жара, и если этого было недостаточно, чтобы на лбу у Лео выступил пот, навстречу то и дело попадались сжигатели в доспехах, заляпанных красной краской. Некоторые даже лица себе перемазали ярко-алыми дамскими румянами, напоминая то ли дикарей из-за Кринны в боевой раскраске, то ли каких-то клоунов-убийц.

– Прошу вас! Он невиновен, клянусь!

Голос культурной женщины, плачущей и умоляющей одновременно, доносился из-за двери, замок которой был выломан топором.

– Его сегодня отправляют на башню!

– Видишь ли, Лилотта, может быть, я и мог бы поговорить с Судьей о твоем деле… – отвечал мужской голос. Судя по звуку, его носитель от души развлекался.

– Хотя бы скажите мне, что я могу сделать!

– Для начала ты можешь снять одежду.

Гловард замедлил шаг, сжимая челюсти. Полоска света из приоткрытой двери упала на его лицо.

– Может, вмешаемся? – прошептал он.

Лео даже не замедлил шага.

– Не глупи, черт возьми.

До Великой Перемены это он спрашивал бы сейчас, не должны ли они вмешаться. Ворвался бы в эту дверь в порыве тошнотворного самовлюбленного героизма. Но тогда он был беспечным, мягкосердечным идиотом. Он вспомнил, как вместе с Савин раздавал в трущобах хлеб и одеяла – кажется, тысячу лет назад. Он готов был рвать на себе волосы при виде условий, в которых жили эти несчастные. Рыдал, что не может сделать для них больше.

Теперь он только морщился от утомительного вмешательства в его жизнь боли этой женщины. Она казалась тривиальной по сравнению с болью в его обрубке. Как часто говорила ему мать, нельзя позволять любой эмоции уносить тебя невесть куда. Надо смотреть шире.

– Ну так что? – промурлыкал мужской голос. – Вы хотите спасти его или нет?

– Мы здесь ничего не сделаем. – Юранд подхватил Гловарда под локоть и потащил дальше.

Всхлипывания женщины вскоре затихли позади. Лео стиснул зубы и прибавил шагу, кривя лицо при каждом лязге своей металлической ноги. Он ведь нашел какой-то способ жить со всем этим дерьмом, верно? Значит, и она сможет.

Стены повсюду были изрублены и исцарапаны, резьба искалечена в тех местах, где монархические солнца были выдраны с мясом, срублены, выдолблены. На их месте красной краской были намалеваны лозунги: «Вставай!», «Равенство», «Миддерланд для миддерландцев!»… И под конец, поперек мозаичного пола у подножия инкрустированной золотыми листьями лестницы: «Пошли все на …!»

Юранд поднял брови:

– Никогда не видел философию сжигателей столь отчетливо выраженной.