Джо Аберкромби - Мудрость толпы [litres]

– Угу, – коротко отозвался тот.

Он выбрал нескольких людей, и те опрометью ринулись к двери. На его изборожденном шрамами лице не было никаких признаков страха. Он не знал, что это такое. Или если знал, то запрятал его так глубоко, что никто не мог углядеть даже краешка. Рикке воодушевила эта мысль, хотя ее сердце колотилось так сильно, что казалось, будто Черный Кальдер может услышать даже за пару дней ходьбы отсюда.

Корлет наклонилась к трону:

– Они еще не подошли. Может, еще не поздно дать деру?..

– Давно уже поздно. – Рикке улыбнулась ей. Надо было улыбаться, невзирая на то, что живот крутило, на коже высыпали мурашки, а руки непроизвольно тряслись. – Я уже бегала от Черного Кальдера, и мне не понравилось. С тех пор я дала зарок, что больше не побегу.

– То есть мы остаемся? – пробурчал один из воинов, всем своим видом показывая, что сам он выбрал бы другой вариант.

Трясучка взглянул на Рикке, подняв единственную бровь.

– Мы остаемся, – сказала она Трясучке.

– Мы остаемся! – перевел Трясучка всем остальным, кто был в зале.

– Но у нас ни одной карты на руках! – крикнул кто-то (очевидно, имея в виду, что Рикке их все повыбрасывала). – Гвоздь смылся, Черствого тоже нет, даже Изерн-и-Фейл ушла…

– У Кальдера сильный перевес, – прохрипел парень с мужественным, но бледным от страха лицом. – Может, десять к одному…

– У него люди, – проговорила Рикке, – у нас стены.

– Но ведь… если эти ублюдки из-за Кринны доберутся… пощады не жди…

– Надеяться на милость врага – жидковатый настрой для начала драки! – Она вскочила со Скарлингова трона и глянула на них сверху вниз. – Не думала, что придется это объяснять вам, парни. По идее, это они должны надеяться на вашу милость! Только гляньте на себя: квохчете и мечетесь, словно куры, в то время как женщинам не терпится ввязаться в драку!

Она махнула рукой в сторону Корлет, у которой, если честно, был такой вид, словно она тоже имела крупные сомнения относительно всего этого предприятия.

– Знаешь что, Корлет, а приведи-ка сюда в замок свою бабку! Тут безопасно. Безопаснее, чем там, по крайней мере!

И она натужно рассмеялась. Малость бесстрашия – вот что им сейчас требовалось увидеть. Может быть, оно перекинется на них.

– В своем-то доме повеселее будет… – буркнула Корлет.

– Лучше быть грустным, но живым, сказала бы я. Давай! Трясучка тебе поможет. – Рикке уже шагала по направлению к Стуровой клетке. – К тому же на самом деле у нас все же осталась пара карт, которые можно разыграть.

Бывший ужас Севера сидел, поблескивая глазами в полумраке, свесив сквозь прутья безжизненную ногу так, что пальцы почти касались каменного пола.

– Папочка тебя любит, верно? – пропела Рикке. – Ничего ради тебя не пожалеет! Даже Карлеона.

Тот бледнолицый воин был уже почти зеленым:

– Может, Черный Кальдер и согласится на сделку. Но ты правда думаешь, что он станет соблюдать уговор после того, как ты отдашь ему этого ублюдка?

Стур схватился исхудавшей рукой за прутья и, звякнув цепью, подтащил себя к свету. Ей уже давненько не приходилось видеть этой острозубой, мокроглазой улыбочки, и к ее нервозности добавилось новое, весьма неприятное чувство. В конце концов, страдания редко делают людей лучше. Очень может статься, что после того, как Стур выберется из своей клетки, он станет сеять ужас еще пуще, чем прежде.

– Беги, – прошелестел он. – Беги со всех ног и не останавливайся!

Рикке ощутила, как между ее лопатками прошла дрожь, но превратила ее в небрежное пожатие плечами:

– Я уже решила остаться. Все мы вернемся в грязь, так или иначе. Вопрос только – как и когда. И относительно этого… – она тоже ухмыльнулась и постучала себя по скуле с начертанными рунами, – может быть, я знаю кое-что, чего не знаешь ты.

– Наконец-то ты показалось, – буркнул Клевер, глядя на солнце. – Кокетливая тварь.

Было приятно наконец-то ощущать на лице его тепло. Словно вернулся старый друг, по которому ты сильно скучал. Например, Чудесница… Он поневоле скривился, вспомнив о ней. Она-то уж не вернется… Его нож об этом позаботился. Что же до солнца, оно появилось слишком поздно, чтобы облегчить им жизнь.

Пара недель марша – и тщательно сколоченное воинство Кальдера начало разваливаться. Люди болели. Люди недоедали. Люди страдали от холода и обморожений. Люди недосыпали и выбивались из сил. Люди были покрыты слоем грязи настолько, что напоминали чертей; на серых лицах белели лишь встревоженные глаза. Многие предпочли плюнуть на этот пропитанный сыростью кошмар и смотались, несмотря на то, что дезертиров вздергивали на придорожных деревьях и вырезали на них кровавый крест, оставляя висеть с болтающимися кишками в окружении жужжащих мух. Дозорные предпочитали больше глядеть в огонь своих костров, нежели на дальние холмы. Карлы больше волновались о том, чтобы им было тепло, чем о своем оружии. У всех на уме был единственный враг – грязь, и в этой войне невозможно было победить. Они оставляли за собой гигантский след из брошенного снаряжения, увязших фургонов, лошадиных трупов, не говоря уже о трупах людей, валяющихся вдоль растоптанных в кашу дорог, что остались за их спиной.

Невдалеке от ревниво оберегаемого клочка травы, на котором Клевер с его людьми развели небольшой костерок, колонна матерящихся людей брела через полужидкую трясину на дне долины. Их копья торчали во все стороны, словно встопорщенные иглы ежа, грязное знамя свисало с облепленного грязью древка. «Когда-то под этой жижей находилась дорога», – подумал Клевер… Теперь это вспоминалось как сквозь сон: нечто фантастическое, вроде сухой обуви, теплых конечностей и ненатертых гениталий.

– Я начинаю думать, – пробормотал Хлыст, с сосредоточенной гримасой суя в огонь пару отсыревших палочек, – что война – это совсем не так весело, как изображают.

– Брось! Иногда стоит потерпеть, если потом ждет добрая битва, – прогудел Нижний.

– Добрая … битва ? – Шолла поднесла руки так близко к огню, что если бы тряпки, которыми они были обмотаны, не были насквозь пропитаны водой, то они бы наверняка загорелись. – Как-то мне не кажется, что эти два слова подходят друг к другу.

– С тем же успехом ты мог бы сказать, что несколько недель медленного умирания стоят того, чтобы потом насладиться парой часов свирепой резни.

Клевер попытался поддернуть повыше воротник своего заляпанного грязью волчьего плаща, но это нисколько не помогло против резкого ветра, словно ножом полосовавшего склоны долины со все еще разбросанными кое-где островками тающего снега.

– И кстати о свирепой резне. – Хлыст широкими глазами глядел в ту сторону, откуда они пришли. К ним неторопливо приближалась огромная повозка; объятые ужасом люди спешили убраться с ее дороги. – Вон едет Жилец Курганов.