Бриджет Коллинз - Переплёт

Прогоняя пробежавший по спине холодок, я подтянул колени к груди и поежился.

— Замерз?

— Начинает холодать.

— На солнце теплее.

— А мне здесь нравится. — Мы коротко переглянулись и улыбнулись друг другу; потом он снова отвел взгляд.

После долгого молчания он спросил:

— Ты голоден?

— Нет. А ты?

— Не очень.

Мы снова замолчали. Клякса залаяла и заскулила, и мы машинально повернулись к пролому в стене.

— Лягушки, — пояснил Дарне. — Хорошо, что она привязана.

— Это уж точно.

Вяхирь сонно окликнул подругу. Внизу рыба показала спинку и снова нырнула на глубину, оставив после себя серебристую дорожку на зеленой воде. Я попытался вернуть ощущение покоя и пустоты, которое испытывал всего минуту назад, но рядом с ним это оказалось невозможно.

— Послушай, Эмметт…

— Что? — Мой голос прозвучал резко, как нежданная атака. Мы неподвижно смотрели друг на друга.

— Хочу, чтобы ты знал, — промолвил он, осторожно выговаривая слова, точно диктовал письмо, — если тебе захочется сделать вид, что ничего не произошло…

Я заметил грязь под ногтями и сосредоточенно принялся вычищать ее.

— Ты этого хочешь?

— А ты?

— Я спросил, чего хочешь ты. — Мне не хотелось смотреть на него, но я все же не удержался. — Насчет меня не переживай, Дарне. Желания крестьян просты и примитивны, их легко удовлетворить.

— Прекрати! — Он поднял руку, точно готовился отразить удар. — Да что с тобой? Я лишь сказал, что…

— Что хочешь сбежать. И все это ничего для тебя не значило. — Я ненавидел себя за то, что произносил эти слова вслух.

— Не будь дураком. — Он посмотрел мне в глаза. Я стиснул зубы и постарался выдержать его взгляд. Если я позволю ему увидеть, что чувствую сейчас, это станет для меня последним унижением.

Не знаю, чем я себя выдал, но у меня ничего не вышло. Он вдруг расплылся в широкой и счастливой улыбке.

— Так значит, ты не хочешь обо всем забыть? — проговорил он. — Хорошо. Потому что я тоже не хочу.

Мне стало трудно дышать. А потом что-то внутри меня рассыпалось: как будто давно расколотый горшок, который кто-то склеил заново, упал и раскололся, задетый чьей-то неосторожной рукой. Я тоже рассмеялся.

Прошло немало времени. Он потянулся и погладил меня по щеке тыльной стороной ладони, и этот жест заставил мое сердце кувыркнуться, как и все, что он сделал в тот день.

Много позже, когда самый длинный день наконец померк и превратился в ночь, мы разошлись по домам, спотыкаясь, как пьяные, и поцеловались в темноте на перекрестке, прежде чем расстаться. Я помню этот поцелуй, отчаянный и долгий; нам так не хотелось отпускать друг друга, что на губах остались синяки. А может, это было потом, следующей ночью, когда я тайком выбрался из дома в летнем сумраке и встретился с ним снова? Время, тягучее, как мед, замедлило свой бег. Дни после Солнцестояния, когда Альта еще дулась, слились в один сверкающий день. Ничего не изменилось, но все стало другим; жизнь шла своим чередом, сладость била через край, и все казалось одновременно обычным и удивительным. Он помогал мне в работе — мы работали вместе на жаре, раздевшись до пояса и обливаясь потом; потом делали передышку и пили имбирное пиво, что приносила нам мама. Он пил так быстро, что чуть не захлебывался, вытирал рот рукой, смотрел на меня и улыбался. А потом, потом, потом… Однажды в сумерках — то ли закатных, то ли предрассветных, до или после, точно не помню — он взял меня за руку, и наши пальцы переплелись; после мы лежали под звездами, и я с колотящимся сердцем целовал его в лоб — странно, что сердце билось так отчаянно после всего, что мы сделали, но я все еще боялся отпугнуть его. В тени замковой стены он сорвал розу и вставил в петлицу моей рубашки, а когда я укололся шипом, наклонился и слизнул крошечную каплю крови с моего пальца.

Жарким днем — был ли то наш последний день, прежде чем Альта его простила? — мы урвали час наедине в руинах замка, и он повернулся ко мне и с нежностью, заставившей меня вздрогнуть, сказал:

— Может, теперь будешь называть меня Люцианом?

— А разве я не называл?

— Нет. Ты всегда зовешь меня Дарне. И это как-то… странно. — Он улыбнулся. — Особенно когда ты говоришь «Дарне» и следом — «умоляю, еще».

— Заткнись, Дар… Люциан. — Я ткнул его локтем в бок. Он смеялся. — А как же Альта? Она заметит. И спросит, с каких это пор мы зовем друг друга по имени.

— А это важно?

— Да. — Я выпрямился. — Нельзя ей рассказывать.

— Конечно, нельзя, глупец ты эдакий. Я не то имел в виду. — Он тоже выпрямился и повернулся так, чтобы видеть мое лицо. — Никто не должен узнать о нас. Никогда.

— Да знаю я! Потому и сказал…

— Ладно. Тогда продолжай звать меня Дарне. — Он встал и зашагал прочь.

Я открыл было рот, чтобы сказать: «Ты не лорд, чтобы раздавать приказы, Люциан», но вовремя остановился, увидев, как он бьет кулаком о каменный дверной проем. Я подошел к нему. Сердце колотилось. Положил руки ему на плечи, ожидая, что он оттолкнет меня или скажет что-то еще. Но он этого не сделал.

— Люциан… никто не узнает.

— Как же я все это ненавижу. Сил нет.

— Понимаю. — Мне было нечего добавить. Он прижался ко мне. Я потянулся и прислонился лбом к его затылку. Его волосы пахли травой и летом.

Потом он рассмеялся сухим, болезненным смехом, прозвучавшим, как хрип, и сунул руку в карман. На его ладони что-то блеснуло.

— Что это?

— Обручальное кольцо. Купил в Каслфорде.

Я стиснул зубы. Мне захотелось толкнуть его руку, чтобы кольцо выскользнуло и упало в ров. Но вместо этого взял и рассмотрел как следует. Простой серебряный ободок с крупным темным камнем, переливающимся тенями и бликами, которые мерцали и таяли, поймав солнечный луч. Оно было прекрасно.

— Альта хотела золотое, с рубинами и жемчугом, — заметил я.

— Я знаю. — Он попытался поймать мой взгляд и снова рассмеялся, но на этот раз его смех звучал искренне. — Ты же знаешь Альту. Она не стесняется намекать, какие подарки ей нужны.

— Так почему…

— Оставь его себе.

— Что? Мне? Но зачем?

— Или ты решил, что я все-таки обручусь с Альтой после всего, что было?

— Ты мог бы сдать его в ломбард. Или обратно в лавку. Оно, наверное, стоит не меньше…

— Носи его на шее. Прошу тебя. — Он сомкнул мои пальцы и сжал их; кольцо больно впилось в ладонь. — Я куплю тебе цепочку.

— Хорошо, — ответил я, хоть ничего и не понял. — Повешу пока на шнурок.

Он подошел к кромке рва и окунул стопу в воду. Я рассматривал кольцо, поворачивая его на свету и любуясь переливами цвета: бирюза, пурпур, изумруд…

— Погоди, — вдруг вырвалось у меня, — если ты знал, какое кольцо хочет Альта…

— Я послушался сердца, — не поворачиваясь, ответил он.