Бриджет Коллинз - Переплёт

Когда Люциан приехал и ловко спешился — он-то наверняка спал сладко, как младенец, — Альта бегала по дому в чулках, размахивая одним ботинком.

— Уже иду, Люциан! — окликнула она его и прокричала: — Эм! Где мой второй ботинок? Вчера был здесь!

— Наверное, собаки утащили. Иди без обуви. Я собираюсь на незасеянное поле, посмотреть, не пора ли его боронить. Дарне даже не заметит, если ты побежишь босая, как беспризорница.

— Подождите меня! Ботинок должен быть где-то здесь, — сестра носилась из комнаты в комнату.

— Догоняй нас, когда найдешь, — крикнул я и побежал вниз.

Альта стала искать под кроватью. Не найдет она свой ботинок: я надежно припрятал его на чердаке, в самой глубине, где мы храним яблоки в ящиках. Поздоровался с Люцианом как ни в чем не бывало.

— Альта ботинок потеряла. Она будет долго его искать. Пойдем?

— Пойдем. Еще увидимся, Альта, — сказал он громче, и мы, не сговариваясь, повернулись и бросились к воротам наперегонки, толкаясь локтями; каждый хотел первым открыть засов. Когда ворота за нами захлопнулись, мы побежали дальше, хихикая, как дети.

— Нехорошо это, — сказал он наконец, выбившись из сил.

— Да уж. Хочешь, вернемся?

— Нет. — Мы переглянулись и побежали быстрее. Клякса прыгала вокруг и восторженно лаяла, решив, что это игра.

Мы нырнули в арку и очутились за каменной стеной разрушенного замка, где никто не мог нас увидеть. Там мы наконец смогли дотронуться друг до друга, и все перестало существовать, кроме прикосновений его губ, рук и кожи.

После мы лежали в тишине, и он вдруг спросил:

— А почему ты раньше так меня презирал?

— Ты был таким… надменным. Настоящий лорд.

Он засмеялся. Лежал на спине, затенив глаза рукой от солнца. Потом с улыбкой перевернулся набок, чтобы видеть меня.

— Прости. Никогда не слышал, чтобы это слово произносили с такой ненавистью.

— Ты должен понимать, о чем я. Ты стоял там с таким видом, будто эти развалины принадлежат одному тебе. — Мне не хотелось шевелиться, и я указал плечом в сторону двора с колодцем.

— Они действительно принадлежат мне. То есть почти.

Я приподнялся и сел, прислонившись к стене спиной.

У моих ног росла ромашка; я сорвал ее и стал выдергивать лепестки, как Альта, когда играла в «любит-не-любит».

— Твой дед обманом завладел этими землями, а раньше они принадлежали моему деду, — заметил я. — Слыхал об этом? Лес, где я, по твоему мнению, незаконно отлавливаю кроликов, на самом деле когда-то был нашим. Но твой дед нанял адвокатов и поклялся, что эти угодья всегда принадлежали Арчимбольтам.

За стеной залаяла Клякса. Мы отпрянули друг от друга, я принялся поспешно застегивать рубашку, но через миг Клякса снова притихла. Люциан лег на траву.

— Лягушки, — промолвил он. — Нет, я об этом не знал.

— А потом ты стал увиваться за Альтой, как господин, решивший воспользоваться правом первой ночи. В тот день, когда ты ее спас, мой отец чуть ли не в ноги тебе кланялся.

— Но я спас ей жизнь!

— Я тоже там был. И если бы тебя там не оказалось, сам бы спас ее.

— Если бы меня там не оказалось, — проговорил Люциан, — она бы не вышла на лед.

— Так ты знаешь?

— Она сама призналась.

Я раздавил ощипанную ромашку большим пальцем. Ох, Альта. Считает себя такой хитрой, а сама взяла и раскрыла перед ним все карты.

— Зря она это сделала.

— Эмметт… — Он потянулся ко мне, но я не пошевелился. — Ты же знаешь, что я ее не обижу?

— А если она узнает о нас? Что тогда будет?

— Я тогда не шутил про предложение руки. Скажи лишь слово, и я женюсь на ней, — проговорил он очень тихо.

Я потер лицо, словно стирал грязное пятно.

Он перекатился набок и принялся рассматривать пушистый мох, наросший на камнях у основания стены. По камню полз муравей; Люциан вытянул палец, и муравей перебрался ему на руку.

— А что ты думаешь по поводу того, чтобы стать моим секретарем? О деньгах даже не думай. Скопишь Альте на приданое.

Я не ответил. Он смахнул муравья в траву.

— Прошу, Эмметт, подумай. Из тебя выйдет отличный советник, я даже не сомневаюсь. Крестьянская смекалка и чутье… ладно, ладно, молчу! — Я повалил его на землю, а он даже не сопротивлялся. Он поднял руку и погладил меня по голове, не глядя мне в глаза. — Пойдем ко мне сегодня, переночуешь в особняке. Когда вернешься домой, скажешь родителям, что я собеседовал тебя на должность управляющего.

Я отпустил его.

— Что?

— Всего на одну ночь. Или на несколько ночей. Прошу. Я пошлю письмо твоим родителям и все объясню.

— Не могу. Ты же знаешь. Нужно отцу помогать. Если не я, то кто…

— Неужели ты настолько незаменим?

Я сел. Солнце поднялось высоко; я и не заметил, как пролетело время.

— Такова жизнь на ферме, Люциан. Работа не ждет.

— Альта несколько недель болела. Неужели пару дней без тебя не обойдутся? Прошу, Эмметт.

Я поднялся на колени и принялся застегивать пуговицы на рубашке.

— Мне пора.

Он схватил меня за запястье.

— Когда мы втроем — ты, Альта и я, — невыносимо притворяться, что меня интересует только она.

Я посмотрел на него, а потом отвел взгляд. В зарослях глицинии над нашими головами раздался шорох, и несколько сливочно-белых лепестков с коричневой каймой оторвались и пролетели мимо. На том берегу беспечно закурлыкал сонный вяхирь; вдали заблеяли овцы и пробили часы.

— Хорошо, — ответил я.

Он потянул меня за руку, и я неохотно лег рядом.

Люциан улыбнулся. В тот самый момент я решил, что никогда не забуду, каким он был в тот день; как лежал, щурясь на солнце, с травинкой, приставшей к виску.

— Я знаю, почему ты меня ненавидел, — проговорил он. — Ты желал меня и боялся своего желания.

Комната Люциана в Новом доме находилась на самом верхнем этаже, в мансарде. Она была тесной, со скошенным потолком и маленьким чугунным камином, но из створчатого окна открывался вид на террасу и руины старого замка.

— Раньше тут жила служанка, — сказал он, пока я осматривался. — Я выбрал эту комнату, чтобы быть как можно дальше от дяди. — Я машинально покосился на дверь, но Люциан повернулся ко мне и уперся ладонями в стену по обе стороны от моей головы. Я оказался в ловушке. Он улыбнулся: — Не волнуйся, дядя спит в комнате с охотничьими трофеями. Старикан не любит подниматься по лестнице, у него подагра. А еще он все время пьян. Можешь шуметь сколько влезет, он все равно нас не услышит.

— А зачем мне шуметь?

Он наклонился и укусил меня за ухо. Я рассмеялся, а потом у меня перехватило дыхание, и пришлось следить за тем, чтобы не забывать дышать, иначе пошел бы ко дну.

Время то расширялось и казалось бесконечным, то сжималось до долей секунд: спазм наслаждения, солнечные блики на потолке, его пальцы, вцепившиеся мне в плечо, полутьма и густой запах вина, которое сделали раньше, чем мы появились на свет. Его кольцо на шнурке оттягивало мне шею. Он наклонился, взял его губами и поцеловал меня. Металл царапнул зубы; я ощутил вкус соли, камня и слюны.