Д Штольц - Яд и Меч

— Не удивлюсь, если ты бежал из Нор’Мастри от своей бесполезности. Ты — недалекий человечишка, который не имеет в себе даже толику храбрости признать, что в этом мире нет милосердных богов. Презренный, который боится взять судьбу в свои руки!

Хмыкнув, отчего одна часть лица изуродовалась, веномансер скатал льняник в тугой валик, уложил его в суму, затем взобрался в седло.

— Поехали, Юлиан. Не трать время на этого пустомелю.

Йонетий так и остался сидеть на своей накидке, хлопать глазами и вспоминать те странные ощущения, будто на память старика накинули сверху разрисованное ложное полотно. Сгорбившись и почесывая седую бородку, маг еще долго глядел вслед престранному отряду. Затем стряхнул трубку, снял любимую шляпу с золотой кисточкой и символами священных мест. Из заплечного кожаного мешка показались пара лепешек да разбавленное вино. Отужинав, Йонетий лег спать, укутавшись в теплый и большой плащ, что служил ему верой и правдой уже больше десяти лет.

Сверху громыхнуло, небо расчертила молния, а под сосну стали падать крупные капли дождя, что били мага по носу, затекали в уши и глаза.

— Что за вечер… — проворчал устало Йонетий из Джамогеры, схватил шляпу и укрыл ей лицо, затем подтянул колени к животу и попытался уснуть под шум дождя. Благо, что деревце находилось на возвышенности.

Тропа вела путников дальше, на юго-восток, в то время как свинцовая туча уплыла на юго-запад, успев промочить три фигуры до нитки. Сквозь укутанные ночью сосны просачивался далекий свет деревушки. Изможденные лошадки заспешили по вязкой и грязной дороге, а Юлиан решил воспользоваться моментом.

— Учитель, я понимаю, что мы столкнулись с пустословом, но почему вы не держите себя в руках и позволяете отпускать такие замечания? Право же, это показывает Вас не с лучшей стороны.

— Потому, Юлиан, что они не заслуживают иного обращения.

— Но почему? Что плохого Вам сделал чародей Йонетий?

— Ничего хорошего он тоже не сделал, — сказал Вицеллий и скинул капюшон, с которого ручьями стекла вода. — Это Юлиан, паразит, зиждущийся на потреблении благ, что создали и придумали до него. Он лишь берет и ничего не дает взамен, боясь принять ответственность.

— По-вашему, все что ли должны приносить пользу?

— Или хотя бы не наносить вреда. Йонетий и все ему подобные — это концентрация чужих усилий, которая обернется, в лучшем случае, нулем, — Вицеллий высокомерно скривился. — Сначала он воспользовался златом отца, чтобы занять нишу в академии, затем, накопив уникальный ресурс, стал растрачивать его на личные цели. Будь в этом мире каждый Йонетием, нега бы уже иссякла, будучи исчерпанной до дна.

Юлиан нахмурился.

— Вы так рассуждаете, словно магия имеет предел.

— Глупо думать, Юлиан, что в отношении Неги не действуют принципы ограниченности энергии. Ты, как ученый, должен понимать, что результат каждого действия является лишь переливанием ресурса из одной полости в другую с определенными потерями. С магией тоже самое.

— Вы это сами придумали? — улыбнулся Юлиан. — Учитель, не в обиду Вам, но я не припомню, чтобы в книгах о таком упоминали. Я читал трактат «Основы Магии», вышедший из-под пера ученика Моэма, Вундрика, изучал «Структуру магических источников» авторства Бальвара Слезливого. Там ни слова об этом, хотя это столпы магической науки.

— Люди порой не замечают простых вещей, Юлиан. А когда замечают — становится слишком поздно…

— Тем не менее, Ваши престранные убеждения не дают право оскорблять тех, кто придерживается других взглядов.

— Наоборот, Юлиан. Я вижу, что Йонетий — неудачник, который живет бесцельно, что он — ничто, от потери чего в мире не убудет. И теперь, с моей помощью, это увидел и он.

— Вы забываетесь, что люди мстительны.

— Мстительны все расы, Юлиан. Но удел подобных Йонетию — лишь терпеть, ибо он слаб и немощен даже перед самим собой.

Кони, склонив морды к грязи, поплелись по поселковой улочке в сторону приземистого трактира, откуда доносились выкрики. Оставалось всего ничего до худо-бедно нормальной постели, и Фийя уже желала поскорее спрыгнуть с седла и избавиться от отяжелевшей из-за воды одежды, которая облепила ее тело.

— Ох, тео, счастье-то какое. Наконец-то отдохнем.

— Вицеллий, — обратился к озябшему веномансеру Юлиан, не обращая внимания на айорку. — И все-таки я попрошу Вас следить за тем, что говорите. Я не хочу неприятностей в дороге, и нам нужно привлекать как можно меньше внимания.

— Мой любимый ученик, если мне понадобится совет, я тебе сообщу.

— Не смейте издеваться, учитель. Здесь, в отряде, вы подчиняетесь мне, так что следите за своим языком.

Вицеллий лишь сухо рассмеялся.

— Юлиан. Ты сейчас не в особняке, где провел под юбкой матери три десятилетия. Ты — мальчишка, взращенный женщинами и обласканный ими же, ты — мальчишка, пред которым грозное имя Мариэльд распахивало все двери. И теперь ты, в мире, где не приспособлен выживать, учишь меня, Алого Змея?

— Вицеллий… — зазвучал глухой предупреждающий голос.

Беспечно махнув рукой, Вицеллий стащил из-за задней луки вьючную суму, пошатнувшись от ее тяжести, и, уже идя к светлому проему трактира, злорадно произнес.

— Я прислушаюсь к советам, когда с твоего лица исчезнет глупое благородство, а твои руки облепит грязь сего мира, от которой ты был столько лет огражден. Когда передо мной будет не юнец с мамским кошелем, а муж, способный сам править своей судьбой.

Граф, не спуская мрачного взгляда с исчезнувшей в двери тощей фигуры, вложил выскочившему из таверны слуге-мальчишке пару монет: за коней и жилье. Затем быстро пропал вслед за Вицеллием, чтобы закончить разговор, но старик заперся в наспех оплаченной им комнатке и будто бы и вовсе пропал.

— Какой гадкий дед… — чуть позже шипела Фийя, раскладывая на кровати мокрые вещи.

Юлиан, не замечая айорки, пребывал в своих мыслях, не очень радостных. Как бы ни был жесток Вицеллий, его слова запали графу в душу своей прямотой и правдивостью.

Тропа вела путников дальше, мимо живых деревень и городов, больших и малых плантаций, полей. Повсюду трудились тысячи людей и нелюдей: вампиров, нагов, встречалась даже парочка дэвов. Дэвами кликали всех человекоподобных великанов, а уж разновидностей этих гигантов насчитывалось с десяток, в зависимости от роста и мозгов, ну или отсутствия оных.

Через несколько дней пути впереди синим полотном показалась из-за горизонта величавая и спокойная река Маринн, на берегах которой покоился не менее знаменитый Аль’Маринн.

Казалось, что вокруг реки не было ни одного незанятого клочка земли — все вокруг засеяли, засадили и застроили; виноградные сочные листья грелись под весенним и еще не жарким солнцем, а сотни, или даже тысячи рабов следили за плантациями будущего Черного Принца и Белой Королевы. Подобно войску, зеленые поля пшеницы, полбы, гороха, льна и ячменя окружали высокий Аль’Маринн и кормили его.