Андрей Васильев - Гонг и чаша [litres]

– Это долгая история, приятель, – напустил я на себя флер загадочности. – Но насколько я знаю, мамка твоя его давно ищет.

– Да его весь мой род века полтора ищет! – Вайлериус все никак не мог прийти в себя. – И награду объявляли, и колдунов нанимали на конкурсной основе, чтобы они его магическим образом нашли, и в походы ходили, народу из нашего рода в его поисках понапропадало – ужас сколько.

Данут хмыкнул, явно выражая презрение к глупым аристократам, которые вместо того, чтобы печься о счастье общем, всенародном, шляются невесть где в поисках нелепой побрякушки.

– И что колдуны? – Этот момент меня заинтересовал, поскольку поди знай, что там дальше будет, а вот если эти товарищи магический предмет найти на расстоянии могут, так это любопытно.

– Да ну, жулье. – Вайлериус скорчил презрительную гримаску. – Мы еще в замке тогда жили, это еще до изгнания было, так даже конкурс объявили, мама все это назвала «Битвой колдунов». Ну, натурально, пришло их десятка два, этих шарлатанов. Кто с бубном, кто с хрустальным шаром, кто с бородищей до колен, один вообще перьями весь обвешался, даже в зад пару штук вставил. Вот только так ничего они и не нашли, зато весь двор загадили, служанок перепортили, с начальником охраны драку устроили и еще до винного погреба как-то ночью добрались. Не знаю, какие они колдуны, но замок от погреба они очень умело открыли, явно большой опыт в этом деле наличествовал.

– И что дальше? – Мне понравилась эта история.

– Да ничего. – Вайлериус пожал плечами. – Кого повесили, кому голову отрубили. Того, что в перьях, мама велела со стены замка сбросить – пускай полетает.

Да, а княгиня-то, похоже, добрая, тихая и очень сострадательная особа. Как бы и мне не… хм… полетать…

– Но главное – вот он, перстень. Пошли к твоей маме, причем прямо сейчас, время очень дорого. И ты, Данут, с нами, к тебе у меня дело тоже есть, по твоему профилю. Народно-освободительному.

– У тебя? – недоверчиво прищурился Данут. – Вот странно.

– А что такого? – Я обиженно засопел. – Думаешь, у меня сердце за каждую сироту-сиротинушку крестьянскую не болит, за всех униженных и оскорбленных в этой части света? Может, и поболе, чем у тебя. Не дури, идем, время уходит.

– Погоди. – Данут слегка покраснел. – К княгине направляемся, надо ж приодеться, да и ребят позвать, а то обидятся, они у нее ни разу не были.

О боги! И это лидер лихих барбудос. Вместо того чтобы ввалиться к опальной аристократке как полагается, в рванье и обносках, натоптать и наплевать на пол, а после сообщить ей: «Наши онучи ваших не вонюче», – он собирается красоту наводить, при этом трогательно краснея. Впрочем, двое других лидеров будут не лишними, с ними тоже надо бы познакомиться.

– Черт с тобой, но по джунглям не пойдем, – согласился я. – На тебе свиток, погнали к вам в лагерь.

Данут замялся, после передал свиток Вайлериусу.

– Не умею я. Ну вот не умею, – недовольно пояснил он мне.

– Плохо. Надо неустанно овладевать полезными умениями и навыками, – наставительно сообщил я ему. – Потому как знания – они самое верное орудие пролетариата. И куда лучше и надежнее булыжника, тоже популярного в народной среде оружия.

– Кого? – заинтересовался Данут. – А что такое пролетариат? Ты поподробнее не объяснишь?

Стоп! Не хватало только вооружить этих компаньерос марксистско-ленинской теорией, они тут мигом социалистическую революцию забабахают, в отдельно взятых джунглях.

– Забудь. И не забивай себе всякой ерундой голову, – быстро сказал ему я. – И вообще, пусть вон… медведь думает, у него башка большая!

Вайлериус терпеливо нас слушал, но наконец не выдержал и спросил:

– Вы все, наговорились? Может, уже пойдем? – И открыл портал.

Лагерь повстанцев был… Он был, как все лагеря повстанцев. Шалаши, костры, разделанная туша какого-то травоядного животного, на свою беду попавшегося на глаза кому-то из вольных стрелков. Шум, смех и суета.

– О, никак блаародного поймали! – заметил нас один из вольных людей, маленький щербатый мужичок в кожаной жилетке на голый торс. – Никак потеха нынче будет?

– Засохни, Торопыжка, – бросил на ходу ему Данут.

– Вот, паны-браты и вся наша вольная волюшка! Ты что мне, волчина позорный, сказал? – страдальческим голосом начал кликушествовать Торопыжка. – Я смотрю, так началась у наших вожаков большая любовь с блаародными, надоело им с нами, сиволапы…

Свистнул нож, и тело Торопыжки упало в костер.

«Прогресс в выполнении задания «Силовая поддержка». К вам и вашим сподвижникам в деле переворота присоединилась 1 группа воинов».

Опа! Похоже, что брат Юр качественно обработал Брана и нашел необходимые аргументы и правильные слова, чтобы склонить его на свою сторону. И чего я даже не удивлен?

– Ксю, ну зачем? – Данут поморщился. – Ну болтал дурачок чушь, ну и болтал бы.

Невероятной красоты девушка, одетая в кожаную куртку и такие же штаны, выгодно подчеркивающие изгибы тела, грациозно нагнулась, шаловливо стрельнув глазами в мою сторону, и вынула нож из тела Торопыжки.

– Да ну его, надоел. Все орал, орал какие-то глупости, особенно как напьется. Добро бы хоть негромко, так ведь в голос. На меня постоянно таращился так, что вымыться хотелось. Ну, сколько можно? А это ты кого привел?

– Это Хейген, помнишь, я тебе рассказывал, как мы в храме от ходячих прятались.

Девушка наморщила лобик, явно силясь вспомнить. То ли вспомнила, то ли нет, но подошла ко мне и протянула руку:

– Я Ксантрия, сестра вот этого крепыша.

– Хейген, вольный лэрд из Тронье.

Рука у нее была крепкая и горячая.

– И впрямь благородный, – обернулась Ксантрия к сподвижникам. – Не ошибся дурачок.

Тела бедолаги у костра уже не было, его отволокли куда-то в кусты. Простота нравов, дети леса, живущие на стыке жизни и смерти.

– Кто тут благородный? – Из самого дальнего шалаша вылез здоровенный кучерявый мужик с усами, со здоровенной серьгой в ухе и в лиловой шелковой рубахе, застегнутой под горло. В зубах у него была дымящаяся трубка. – Откуда он здэсь и пачэму до сих пор жив?

– Я его привел, и раз жив до сих пор, значит, так надо, – сказал как отрезал Данут и полез в один из шалашей.

– Ксант, он, конечно, твой брат, – нехорошо глядя на меня, сообщил красотке подошедший к нам кучерявый мужик, который, надо думать, был четвертым из лидеров местной армии. Насколько я помню, звали его Ясмуга. Что меня в нем удивило – некоторые слова он произносил со смутно знакомым акцентом, некоторые нет. Забавно получалось. – Но в последнее время он нэмножко… Как это… Нэмножко слишком сильно думаэт, что он тут самый главный. Это в корне неверное мнение, нэ так ли, друзья мои?

Кучерявый махнул рукой с зажатой в ней трубкой в сторону остальных повстанцев. Те одобрительно зашумели, кое-кто даже зааплодировал.