Екатерина Верхова - На лезвии любви [litres]

После этой мысли перед глазами всплыл образ погибшей Шварц…

Ладно, в сторону эмоции. Я на финишной прямой. Правда, мне начинает казаться, что она куда сложнее извилистых поворотов.

Нажав на простенький артефакт, услышала с той стороны перезвон колокольчиков. Через минуту дверь открылась. На пороге застыл заспанный, но широко улыбающийся отец.

Сердце болезненно сжалось от тяжести разговора, что нам предстоял.

– Я уж думал, что это будет самый тухлый Первый день в моей жизни, – начал он, но затем его радость почти мгновенно угасла. Он спешно заглянул в квартиру. – Наверное, хорошо, что мама спит.

Отец хорошо меня знал. С самого детства именно с ним я проводила больше всего времени. По всей видимости, он легко прочитал изменения в моей мимике. Может, даже понял, что за беседа нам предстоит.

– Поговорим? – Мой голос прозвучал хрипло.

– Заварю чай. – Он вздохнул.

Уже через десять минут мы сидели в столовой друг напротив друга.

– Лорда Уилкинса сейчас задерживают. Нашлись весомые улики, – начала я, но закончить не смогла. Как сказать отцу, что по этим данным он отнюдь не белый кроль?

– Я знал, что это произойдет. – Отец неловко пожал плечами и опустил взгляд. – Что тебе известно?

– Представь, почти ничего. Порадуй меня тем, что скажешь обо всем честно и без лишней театральщины.

– Эрналия, я, может, и не самый лучший человек на свете, но не хочу, чтобы моя дочь разговаривала со мной в таком тоне!

– Ты чуть не убил мою лучшую подругу. Из-за тебя чуть не лишился жизни мой лучший друг, – сухо перечислила я. – Черт, да меня саму почти отправили на тот свет! Как еще с тобой разговаривать?

Отец, кажется, растерялся от этих новостей. Секунд тридцать он сидел, безучастно смотря прямо перед собой.

– Если я скажу, что слабо понимал, во что ввязываюсь, ты поверишь?

– Попробую, – покривила душой я.

Понимаю, что сейчас мне нужно хоть какое-то оправдание, за которое я смогу уцепиться.

– Уилкинс говорил, что это лекарственные сборы, которые будут реализовываться в аптеках. Мы не раз поднимали тему лицензии…

Сдержать злобный смешок не удалось. Лекарственные сборы, как же.

– Поверь, если бы ко мне с самого начала пришли со словами, что этой гадостью будут травиться люди… Неужели ты думаешь, что я?.. – В голосе отца слышалась неприкрытая боль. – Ты же понимаешь, что от лорда Уилкинса никак не ждешь подставы такого масштаба. Как только я понял, где оказался, сразу же попытался выйти из этой затеи. Но после этого появилось первое обвинение в том, что я вымогаю у людей деньги и строю финансовую пирамиду. Склепать доказательства не так уж и сложно. Эрни, они угрожали тебе, матери… Я бы ни за что…

– Ты мог быть честным с нами… – жестко произнесла я, но не смогла продолжить, услышав за спиной возмущенный голос матери:

– Ушам своим не верю! Как ты вообще смеешь винить отца?! Он сделал это для тебя! Для нас! А ты, моя дорогая, слишком привыкла к шикарной жизни, чтобы понимать, каким трудом все это дается.

Резко обернувшись, я увидела горящие возмущением глаза матери. Ее щеки налились румянцем, ноздри раздувались от тяжелого дыхания.

– Ты обо всем знала? – глухо поинтересовалась я.

– Почти с самого начала, – ответила она, задирая подбородок. – Мне твой отец не лгал.

– И ты радостно покрывала его, надеясь, что обвинения в финансовых махинациях слишком зыбкие, а за что-то другое не возмут за неимением улик? – Теперь мой голос звучал куда спокойнее.

– Эрналия, это взрослые вопросы, в которые мы не стали бы тебя посвящать. Даже решили, что тебе куда безопаснее перейти в род Роунвесских, чтобы при худшем из вариантов на тебя не пала тень!

Как же больно это слышать…

– Папа, скажи, – я решилась на вопрос, уже заранее зная, что отец ответит. – Когда ты решил выйти из этого грязного бизнеса?

– Сразу перед тем, как меня упекли за решетку, – слишком поспешно произнес он. – Я пробыл в нем совсем немного.

Фатальная ошибка.

– То есть твои подписи и рукописные отчеты по поставкам, которые датируются тремя годами ранее, – подделка? Или, быть может, ты не догадывался об отсутствии лицензии, когда закупал фасовочные мешочки в королевствах, в которых до сих пор процветает рабство? Или не подписывал отчеты о тестировании этих сборов? Взрослые проблемы? Возможно, но вот ошибки очень детские.

Отец просверлил меня тяжелым виноватым взглядом и явно не знал, как ответить. А я… Я до сих пор не видела в нем преступника. Всего лишь папу, который подарил лучшие моменты в моей жизни. Я знала, что всю жизнь буду винить себя за это решение. Буду чувствовать ответственность перед семьями тех, кто прямо или косвенно пострадал от действий или бездействия моего отца.

Знала, но все же произнесла:

– Раз вы любите решать взрослые вопросы, решайте. – Я встала из-за стола, опираясь руками на столешницу. – Уилкинса, скорее всего, уже снаряжают в ссылку. Ты можешь отправиться вместе с ним или остаться тут, выбрать любой комфортный для себя дальнейший путь. Это ваше с мамой дело. Я порадуюсь, если ты останешься. Не сразу. Может, через год… два… или пять. Но порадуюсь. А перед этим подумай, пожалуйста, как же так вышло? Как получилось, что твоя дочь, рискуя собственной жизнью, добывает нужные сведения с целью обелить тебя, но вместо этого получает информацию во сто крат хуже? Мне не хочется, чтобы ты всю жизнь жил с чувством вины, поэтому подумай об искуплении. Каком? Понятия не имею. Это взрослые вопросы.

Я перевела дыхание и ненадолго замолчала, но увидев, что мама вновь готова разразиться гневной тирадой, продолжила:

– Вы моя семья. И я всегда была готова принять вас любыми. Тебя, отец… Экономическим преступником? Да ерунда. Черным торговцем? Сложнее, но это не отменяет того факта, что ты мой отец. Ты дал мне воспитание, учил меня всему или почти всему, что знаешь сам. Это всегда будет со мной. То, что ты сделал, очень-очень плохо, но я все равно тебя люблю. И тебя, мама, тоже. И буду любить всегда. С деньгами или без них, все равно. Но на некоторое время я пропаду из вашей жизни. Хочу посмотреть, станут ли мои родители и их решения примером для меня.

Я бросила еще один взгляд на свою мать. Под конец моего недолгого, но эмоционального монолога она умерила свой пыл. Сердце вновь болезненно сжалось. Если бы двадцать лет назад на нее не повлияли ментальным воздействием, как бы сложилась ее жизнь?

Сейчас от этой связи, что складывалась годами, невозможно избавиться. Это не излечить парочкой зелий, а если просто озвучить, знание подарит лишь боль. Да я и не вправе…

– Хорошего вечера, – напоследок сказала я и покинула дом, в котором долгие годы жила в сытости и достатке. Но больно было не от воспоминаний о потерянной роскошной жизни, а оттого, что именно там я оставила самых дорогих для себя людей.