Наталья Корнева - Ювелир. Тень Серафима [СИ]

София уже давно догадалась, что, находясь в этом необычном доме, она вновь преступает закон. Это была церковь. Самая что ни на есть настоящая церковь Изначального, объявленная в Ледуме диким пережитком прошлого и, разумеется, запрещенная. Оазис веры в пустыне неверия, скрытый от посторонних глаз и недостижимый, как мираж. Почти невозможный. Неужели кто-то в их городе продолжает приходить сюда? Наверное, да, иначе зачем бы этому необычному человеку продолжать сохранять здесь всё это, ежедневно рискуя жизнью? И как только он умудряется быть таким поразительно беззаботным, живя в состоянии постоянной смертельной опасности?

— Я не могу настаивать, сын мой, и силой принуждать тебя прийти к свету, — голос мужчины был таким проникновенным, что Софии самой страстно захотелось припасть к его ногам и честно сознаться во всех проступках, плача и покаянно заламывая руки. Так убедительно и пылко, и притом небрежно-спокойно, мог говорить только истинный проповедник, смысл жизни которого — вдохновлять и обращать в свою веру. Это были люди особого сорта, имеющие власть над сердцами, которую, как говорили, даровал им сам Изначальный. — Это возможно сделать только по доброй воле, и ты об этом извещен. Ты делаешь свой выбор осознанно, зная о последствиях, и в свой час пожнешь все худые плоды. Конечно, я не оставлю тебя без помощи. Это святое место, и каждый, кто нуждается, получит здесь кров и пищу, физическую или духовную. Вы можете остаться — на столько, на сколько это необходимо.

Он легко коснулся головы ювелира, давая благословение и завершая разговор.

— Благодарю вас, святой отец, — Себастьян поднес ко лбу сложенные руки и поднялся.

— И часто ты бываешь здесь? — негромко спросила София, когда после более чем скромного ужина ювелир указал девушке её комнату. Сама атмосфера старинного дома не позволяла повышать голос, говорить быстро или — о ужас! — смеяться. Если честно, девушка чувствовала себя здесь немного подавленно, не в своей тарелке, хоть и казалось, что даже сами стены пропитаны ощущением благостного покоя, умиротворения и тишины, которая была здесь с сотворения мира.

— Если бы не этот дом, я предпочел бы совсем не приезжать в Ледум, — честно признался Себастьян. Он открыл незапертую дверь и сделал приглашающий жест внутрь, деликатно оставаясь за порогом. — Я приезжаю только сюда.

Комната оказалась не то, чтобы маленькой — просто крохотной. Она больше напоминала узкую нишу с простым деревянным лежаком у одной стены. Из предметов мебели имелся еще низенький столик с одной-единственной, зато увесистой книгой в твердом темном переплете.

— Не слишком-то тут уютно, — София ошарашено повертела головой, но больше никаких элементов интерьера не обнаружилось. Даже окна и того в комнатке не было, если не считать узкой щели под самым потолком, необходимой для поступления кислорода.

— Обращай внимание на суть, а не на то, что видимо глазу, и может оказаться лишь уловкой сознания, несуществующей иллюзией, — невесело усмехнулся ювелир, думая о своем. — В вашем городе здесь самое комфортное место для жизни.

— Но как этому человеку удается выживать, да еще и содержать такой особняк? — недоумевала девушка, зябко обхватив руками плечи. — Земля в Ледуме баснословно дорога. И почему стража до сих пор не арестовала его?

— Конечно, у святого отца есть официальное занятие, для отвода ненужных подозрений, — кратко объяснил Себастьян. — Кроме того, церковь здесь и во всех других местах испокон веку существовала на пожертвования добрых людей.

— Таких, как ты? И ты исправно платишь десятину? Для спасения души?

Ювелир покачал головой, помрачнев еще больше обычного и начиная горячо раскаиваться, что не бросил любопытную девицу на площади.

— Спокойной ночи, София. Здесь принято ложиться спать и вставать рано.

Бессонница не давала сомкнуть глаз. Очевидно, организм ювелира умудрился-таки отдохнуть за минувшие сутки, пока восстанавливался от кровопотери. А еще говорят, невозможно наесться впрок или выспаться на неделю вперед. Вранье!

В опроверженье своим же собственным словам, Себастьян бесцельно таращился в потолок, и не думая забываться безмятежным сном человека, совесть которого чиста. Утомившись от этого увлекательного занятия, со вздохом поднялся и стал мерить комнату шагами. Мерить-то тут было особо нечего — три шага в длину, два в ширину. При желании, можно и одним прыжком одолеть. Тем не менее, Себастьян был почти уверен, — никому прежде и в голову не приходило тут прыгать и скакать — помещение предусматривалось для менее подвижных видов деятельности.

Это была комната, а точнее сказать, келья, которую Серафим занимал всякий раз, когда судьба заносила его на церковный порог. Всё здесь было хорошо знакомо и мило сердцу. Однако, на сей раз душевный покой и умиротворение почему-то не желали в облаке неземного сияния снисходить на ювелира. Слова, произнесенные святым отцом, звучали и звучали в ушах, заставляя сердце кровоточить от боли. Себастьян попытался было, как и хотел, провести ночь в молитвах, но, к его вящему ужасу, сосредоточиться и остановить хаотичный бег мыслей никак не удавалось.

Голова была полна мирского мусора.

Мнение святого отца, с которым они были знакомы без малого десять лет и очень сблизились, имело большой вес для ювелира. Сегодня священник говорил с ним, как с чужим. Несмотря на отсутствие всякого упрека, несмотря на мягкий, сострадательный тон голоса, сильф чутко уловил какое-то охлаждение, отдаление, даже отчуждение. Это очень опечалило Себастьяна.

Во всей Бреонии не отыщется человека, который был бы посвящен в дела ювелира больше, и который вызывал бы у него такое безоговорочное доверие, уважение и любовь. Хранитель церкви был мужественный и полностью преданный своему делу человек. Много лет продолжал он беречь в Ледуме источник духовного света, безропотно снося непрекращающиеся тяготы и лишения, терпя все причуды окружающего порочного общества. Все остальные священники в своё время были убиты или же бежали прочь, побросав приходы на растерзание городской стражи.

Тяжело думать, что служитель Изначального потерял веру в ювелира, поставил на нем крест. Возможно, это было заслуженно, правильно, но Себастьяну малодушно не хотелось терять человека, который был для него не только священником и строгим духовным наставником, но и другом. Возможно, единственным искренним другом в целом мире. Только вот сегодня святой отец предпочел ограничиться формальной исповедью и, под предлогом сильной занятости, отказал в личной беседе.

Этот отказ заставил ювелира страдать.