Елизавета Шумская - Олень, фея и камень [СИ litres]

Оная, впрочем, пропала всуе, потому что увлеченный своим любимым делом Талврин не услышал новый звук. Эльф и фэйри переглянулись, и Гайнор вновь потревожил «музыку ветра». Юноша состроил возвышенную мину.

Скульптор все так же самозабвенно водил тонким стеком по глине. Гайнор тряхнул трубочки так, что вздрогнул даже Калли. Но не скульптор. Представление срывалось. Фэйри волновались. Пока чародей обдумывал, что делать, одна маленькая феечка с сердитым жужжанием помчалась вперед и со всей силы врезалась в ящик с инструментами. Свалить его ей одной было не под силу, но ее замысел угадали остальные, и на помощь отважной малышке понеслись несколько фэйри покрепче. Их усилия были такими искренними, что Калли едва не забыл, как дышать, наблюдая за ними.

И вот тяжелый ящик с грохотом повалился на землю. Этого уж Талврин не мог игнорировать. Тем более сам свалиться тот никак не мог. Глядя на рассыпавшиеся инструменты, мужчина озадаченно поскреб затылок. Зато Гайнор уж своего выхода не упустил. Как только шум от падения ящика стих, он принялся водить рукой по серебряным трубочкам. На этот раз их перезвон привлек внимание хозяина парка.

Талврин вышел из павильона и остановился как вкопанный, уставившись на дивное видение. В том, что это именно видение, мужчина даже не усомнился. Не может живое существо выглядеть воплощенным волшебством – с сияющей кожей, заостренными ушами, чарующими огромными очами и мерцающими мелкими искорками волосами. Как и сидеть на разваливающемся узком и высоком постаменте, будто невесомый, тоже не может.

Да и колокольчики появление живых существ не сопровождают.

«Я все-таки сошел с ума, – скорбно подумал Талврин. – А ведь меня предупреждали».

«Дивное видение» тем временем посмотрело прямо на него и вымолвило тихим печальным голосом:

– Зачем ты, о смертный, похитил нашего принца?

Талврин навсегда запомнил своих первых друзей – маленьких фей и фэйри. Они жили в парке у особняка и с удовольствием играли с мальчиком, когда он сбегал от нянек и гувернеров. Те не особо усердствовали в его воспитании, поэтому времени на общение с волшебным народцем у него имелось предостаточно. Каково же было удивление юного Талврина, когда на его рассказы о крошечных друзьях родители сначала улыбались, а потом стали ругаться. Мол, большой уже, зачем сказки рассказывать? Следующим ударом стало то, что в какой-то момент он перестал их видеть. Или они ушли? В тот день он в первый раз подумал, что, может, отец прав и это все игра его воображения? Тогда Талврин побежал в сад и долго искал своих друзей, но они прятались. Или действительно не существовали?

Сколько лет мальчик подозревал, что безумен, как ему предрекали старшие родственники! Однако воспоминания не хотели уходить, и Талврин решил верить самому себе, коли уж так сложилось. Он научился молчать о своем увлечении, но продолжил искать. Пусть не сам волшебный народец, но истории о нем, хоть какие-то сведения. Не сказать, чтобы тех нашлось много, зато под влиянием этих сказок в юноше проснулся талант скульптора. Яркий и завораживающий, он позволил бы безбедно жить, буде на то необходимость. Но доходы с поместья позволяли просто творить в свое удовольствие, раздаривая статуэтки тем, кому они понравились, и украшая ими парк.

Мужчина давно уже смирился с мыслью, что никогда больше не увидит никого из фэйри, когда произошло… то, что привело к появлению в павильоне для чаепитий постоянного гостя. Надежда вспыхнула с новой силой. Ему бы только чуть больше таланта, чуть больше сил!

И уж никак Талврин не ожидал, что столкнется с подобным обвинением.

Да он и сейчас не мог поверить своим глазам. Неужели… это действительно происходит?

Волшебное же создание с болью в прекрасных синих очах смотрело на него и вновь тихо молвило:

– Зачем, о смертный?

Калли почувствовал, что столбик таки качается под ним и скользнул вперед, отчаянно надеясь, что тот не рухнет следом. Устоял, слава звездам. Эльф с трудом удержался от облегченного вздоха и продолжил шаг к застывшему, явно впечатлённому мужчине.

– Что обещал тебе Темный Двор за это злодеяние? – патетически воскликнул Светлый.

Гайнор вдохновенно провел по трубочкам, те тревожно зазвенели.

– Я… нет… нет… какой… – слова явно не давались Талврину, но он уже пытался прийти в себя.

– За что ты так ненавидишь волшебный народ, о смертный? – решить ковать, пока горячо Калли.

– Нет! Нет! Я – наоборот! Нет, никогда!

– Тогда зачем ты обратил в камень наше любимое дитя?

«Музыка ветра» отозвалась надрывным всхлипом.

Эльф скользнул мимо мужчины в павильон и опустился на колени рядом с Ниллу, с самым несчастным выражением лица прижавшись лбом к его головке. Как завороженный, скульптор повернулся следом. Калли погладил малыша по окаменевшим волосам и вновь с болью посмотрел на мужчину:

– Откуда в тебе столько жестокости, о человек? Ты украл надежду из наших сердец. Похитил искру жизни у беззащитного ребенка. За что ты так жесток с нами?

Гайнор, окончательно вошедший в раж, ударил по «музыке ветра», и та застонала всеми своими трубочками. Калли еле удержался, чтобы не поморщиться, и украдкой, под видом скорби отвернувшись, сделал «страшные» глаза порхающей рядом феечке. Та понятливо шмыгнула в кусты, где засел увлекшийся фэйри. Эльф искренне надеялся, что Талврин не услышит звуки борьбы и сдавленную ругань, раздающуюся оттуда.

Мужчина смотрел на прекрасного юношу, опустившегося на одно колено рядом с каменным ребенком, и чувствовал, что еще немного и его собственное сердце не выдержит. Как это случилось? Неужели он действительно причинил зло тем, кому более всего хотел добра? Тем, о ком так грезил и так мечтал…

– Я не понимаю… я не хотел… он уже… был такой… – Талврин умел изъясняться правильно и четко, но сейчас мысли роились в голове как сошедшие с ума пчелы, еще и, похоже, звуковые галлюцинации начались…

– Как это случилось? – прекрасный фэйри поднял на него синий взор и, видя, что скульптор снова теряется, нахмурился и приказал: – Рассказывай!

Посланник волшебного народа казался таким суровым, что у Талврина мигом развязался язык.

– Его… его принесли! Принес тот мужчина! В черном.

– Какой мужчина? – переспросил юноша.

До этого вопроса Талврин совершенно четко себе его представлял и вдруг понял, что не помнит ни единой черты незнакомца. Черная одежда, плащ, сапоги… темные. И всё… он же скульптор! Он легко запоминает лица! Но в памяти пустота – все смазано, будто по акварели провели влажной кистью. Мужчина посмотрел на посланника, пытаясь разглядеть его черты. Но тоже что-то будто мешало. Кожа сияла. Взгляд выхватывал то красиво очерченные скулы, то бездонные синие глаза, то брови вразлет. Все это складывалось в прекрасный образ, однако отчего-то он не оставался в памяти. Впрочем, не так, как в случае с человеком в черном. Там Талврин был уверен, что хорошо его запомнил.