Елизавета Шумская - Пять дорог [СИ litres]

И вот…

«Дорогие мама, папа и Люси!

Я говорила, что приеду. Что дома попытаюсь разобраться, справиться с этой напастью… Но, похоже, судьба все решила за меня. Я слышу зов. И вижу во снах и видениях, которые начали настигать меня даже днем, мужчину. Всё, как вы мне говорили. Похоже, это хозяин заповедного леса. Вокруг него всегда деревья и странные животные. Он ждет меня, и каждый день вдали от него оборачивается такой болью, которую не передать ни одним лекарским термином. Мама, мне так страшно…

Но им меня не сломить! Мама, папа, Люси, я обещаю, я так просто не сдамся. Это не моя судьба. Я обязательно что-нибудь придумаю. Я это преодолею, я справлюсь. Я не позволю им так со мной поступить! Я никогда вас не забуду.

Люблю вас больше жизни,

Златко вынырнул из воспоминания и с ужасом посмотрел на четырехликую. Полное молчание сковало дом и лес. И в этой ужасающей тишине стало так жутко, словно оказался рядом с пропастью и почувствовал толчок в спину.

«Она не помнила, – понял Златко. – Она их забыла!» Четырехликая действительно не помнила, отчего ей так важна эта шкатулка. Не помнила своей прошлой жизни, семьи, друзей, всего, что было так важно и дорого… Так же, как ее настоящая мать, она забыла всё, когда вступила в земли своего суженого. Но ее душа, упрямство и сила воли до последнего цеплялись за эту шкатулку, как за то единственное, что осталось из прошлой жизни и не давало полностью отдаться этому, новому, миру. «О боги… сколько же десятилетий прошло?!.»

В этой полной тишине неожиданно разбилась одна из стоящих у самовара чашек. Одна… вторая… потом разлетелись на мелкие осколки баночки с вареньем, затем что-то еще…

И четырехликая закричала.

И казалось, весь мир кричит вместе с ней. Ветер будто обезумел. С черного от туч неба срывались молнии и били, били в землю, в лес, в воду. Рваный дождь обжигал ледяными плетями. С ужасным скрипом гнулись до земли вековые деревья. И каждый листок, каждая травинка, каждая, даже самая малая, зверушка рыдали и мучились вместе со своей хозяйкой. Кричали и не могли выкричать из себя эту боль.

Гуэнхал ворвался в дом, когда, казалось, тот уже не выдержит. Проломился сквозь все защиты и схватил Эйлиан в объятия.

Она кричала, захлебывалась этим криком и слезами.

– Как я могла… Гуэнхал, как я могла?!.

И он прижимал ее к груди и скорбел вместе с ней, всей своей силой, всем своим сердцем, всем своим существом желая облегчить эту боль, забрать ее себе, сделать что угодно, лишь бы любимая так не мучилась. А Эйлиан цеплялась за него, как за единственную опору, обнимала его и прижималась к нему, не в силах больше бороться ни с любовью, ни с горем.

И лес плакал вместе с ними.

Покидал заповедные земли Златко со смешанным чувством сожаления и радости. Умом он понимал, что сделал все правильно, все верно, но сердце сжималось от горечи и сочувствия.

– Что вы теперь будете делать? – не выдержал он.

Хозяин Синебора не хотел отвечать, но через силу вымолвил:

– Попробуем… что-то узнать. Может, кто-то еще… остался.

– Алани… – Златко вспомнил прекрасную эльфийку с удивительно доброй улыбкой, – Алаениель точно должна.

Гуэнхал медленно кивнул и замолчал, не желая продолжать разговор.

«Главное, что вместе», – чья это была мысль? Златко не знал. Но был полностью согласен – главное, что теперь они вместе.

Юноша отвел глаза, невольно рассматривая лес вокруг. Все в нем кричало о прошедшем недавно урагане: то и дело встречались поломанные, упавшие на землю ветки, вывернутые с корнем деревья, листьев почти не осталось. Однако что-то изменилось. Златко никак не мог понять, что именно. Только у самой опушки сообразил – стало светлее. И вместе с солнцем полностью изменилась атмосфера: лес больше не умирал. Он жил и твердо собирался делать это и дальше.

Они вышли на знакомый берег с камышами и крутым деревянным мостиком.

– Я тебе уже говорил: Калина, – Гуэнхал махнул рукой в сторону реки, – это грань . Для кого-то с миром смерти, для кого-то с миром духов, а для тебя – с тем, что может и не может случиться. Мой лес был дорогой к нему, но дорогой непростой. Простая не приведет в такое место. Ты уже немного не в этом мире. Перейдешь Калину – окажешься там, куда должен прийти. И это будет уже не наш мир.

– Но я же не умру в этом мире? – Бэррин хотел сказать это весело, но получилось не очень.

– Нет, – абсолютно серьезно покачала головой хозяин. – Для этого и нужна была эта дорога. Что ж, более тебе ничего я сказать не вправе. Только пожелать доброго пути и скорого возвращения.

Юноша немного растерянно потоптался на месте.

– С-спасибо, – наконец пробормотал он, покрепче стискивая узду. – И счастья вам.

– И я благодарствую за… всё… Иди, – он поднял руку, и Бэррин сам не понял, как направился к реке. Только совсем около нее остановился, обернулся и в который раз не удержал любопытства:

– А сколько все-таки таких мостиков у Калины?

– Смеешься? Конечно один.