Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

– О чем ты?

– Ты говорила с какой-то горечью. Как будто преданность – это проклятие, и тебе совсем не по душе. Могу поспорить, сестра вытащила тебя сюда, чтобы убедить не только меня, но и тебя. Уголёк, я угадала?

– Это касается только меня и ее, – ответила Уголёк.

Целуй уставилась на сестру.

– Ладно, – сказала Масан Гилани. – Я расскажу то немногое, что знаю. То, что Эброн, Флакон, Смрад и Непоседа смогли собрать по крупицам. Не знаю, поможет или нет. Решайте сами. Вот что мы надумали… – Она потянулась за бурдюком.

Целуй передала ей вино.

Масан отпила и присела на корточки – так сидят сказители, рассказывая истории, – и сестры последовали ее примеру.

– Он не просил об этом. Но с тех самых пор от него одни неприятности. Быстрый Бен встречался с ним лицом к лицу. Как мы выяснили, встречался и кузнец мекросов – Вифал. Он – отрава, и сам это понимает, и не может ничего изменить, потому что не принадлежит этому миру. Его части разбросаны на полмира, но самая крупная – в месте под названием Коланс; и ее… используют.

– Мы хотим убить Увечного бога.

Целуй бросила на сестру дикий взгляд.

– Но кто же захочет нам помешать?

Уголёк покачала головой. Ее лицо исказилось нерешительностью.

Масан оглядела сестер и спокойно заговорила:

– Ты, как одноглазый мангуст, Уголёк, прыгаешь не туда. – Она отпила еще, поболтала бурдюк и нахмурилась. – Надо было два принести. Мы считаем, что идем не убивать Скованного. На самом деле, нам нужны сами цепи. Ну, то есть адъюнкту. Ей нужны. – Она подняла голову, посмотрела в глаза Угольку, потом Целуй. – Мы собираемся освободить ублюдка.

Целуй разразилась невеселым смехом.

– Тогда понятно, почему все нас бросят! И я – первая в очереди за ними!

– Тише, – сказала Уголёк, прижав ладони к лицу. Она дрожала, ее просто трясло, и Целуй увидела блеск слез, текущих по запястьям сестры.

Масан Гилани терпеливо ждала с мрачным лицом.

Целуй повернулась к Угольку.

– Не может быть! Нет! Невозможно! А если они ошибаются? Да наверняка… адъюнкт не может быть такой глупой! Каждый бог, каждый взошедший в мире повернется против нас, что уж говорить об идиотах в Колансе! Она из ума выжила! Наш командир безумна, и никакой проклятый закон не скажет, что мы должны идти за ней!

Уголёк глубоко вздохнула и убрала ладони от лица. Ее лицо словно окаменело, как будто мягкая плоть под ониксовой кожей сменилась суровым камнем.

Мрачность исчезла из ее глаз, устремленных на Целуй.

– Так будет, – сказала она. – Думаю, иначе и быть не может.

– Да что…

– Это справедливо, сестра. Справедливо .

– Все ополчатся на нас, – возразила Целуй. – Ты же сама сказала…

– Да, если мы ничего не предпримем. Ополчатся. И малейшая надежда на успех уйдет с ними. Нужно заставить их передумать.

– Как? – спросила Масан Гилани.

– Я расскажу, – сказала Уголёк. – И начнется все с тебя, Целуй.

– А я не сказала, что собираюсь помогать…

– Ты дезертируешь.

– Э… что?

– Так все начнется. И по-другому нельзя. Ты ведь этого хочешь – и не спорь со мной. Ты дезертируешь из Охотников за костями, сегодня ночью – на самом быстром коне, какого найдет Масан Гилани.

Однако Масан Гилани подняла ладонь.

– Погоди. Мне нужно обсудить это с…

– Разумеется, – прервала ее Уголёк. – Но это ничего не изменит. И дослушай, потому что нужно, чтобы ты сделала то же самое…

– Дезертировала? Я?

Уголёк кивнула.

– Но поедешь в другую сторону, Масан Гилани. В противоположную от Целуй. Если повезет, вы обе вернетесь.

– Чтобы нас вздернули? Нет, спасибо, сестренка…

– Не вздернут. Адъюнкт – холодное железо, крепче прочих. Она разберется, с быстротой молнии, разберется.

– Тогда почему бы нам просто не рассказать ей? – спросила Масан Гилани. – Мы все поняли, но беда в том, что только ты представляешь, как все исправить.

Уголёк улыбнулась – и подобная улыбка могла бы появиться на лице самой адъюнкта.

– Я так и поступлю… как только вы обе исчезнете.

– Она просто пошлет за нами погоню.

– Не пошлет. Я же говорю: она соображает мгновенно.

– Тогда зачем ждать нашего отъезда?

Уголёк провела ладонью по лицу, стирая остатки слез.

– Вы не понимаете. Она взаперти – в тюрьме, которую сама создала. И там она ничего не слышит, ничего не видит. Там она совершенно одинока. И сжимает кулаки так, что костяшки белеют. Это ее бремя, и его она не переложит на плечи других – даже ее Кулаков, даже ее Высшего мага, хотя он-то, наверное, сам давно все понял. Она стоит между нами и правдой – но это ее убивает.

– И значит, – сказала Масан Гилани, – ты хочешь показать ей, что она не одинока, что мы все не дураки, что мы, возможно, готовы к этой правде. Мы не только поняли, мы с ней. Чтобы помочь, попросит ли она или нет.

– Именно так, – подтвердила Уголёк.

Масан Гилани вздохнула, а потом улыбнулась Целуй.

– Ты никого не удивишь. Вот я – другое дело.

– Адъюнкт придумает что-нибудь, чтобы сохранить вашу репутацию, – сказала Уголёк. – Иначе ваше бегство станет сигналом для массы колеблющихся солдат. Целуй, сестренка, ведь ты-то никого не удивишь?

– Спасибо. Только бы люди не подумали, что я трусиха.

Масан Гилани фыркнула.

– Так и подумают. И тут уж ничем не поможешь, Целуй. Мы идем на войну, а ты сбегаешь. И я. Так что Уголёк и адъюнкт сделают все, чтобы выглядело, как будто меня послали с каким-то заданием…

– И это правда, – перебила Уголёк.

– Да, это поможет. Дело в том, что для солдат, уже подумывающих дезертировать, это может стать последним толчком. Такой риск адъюнкт может счесть неприемлемым, что бы ты ей ни сказала, Уголёк.

– Я не трусиха, – повторила Целуй. – Я просто не верю в эти сказки про семью. Армия – не семья, как бы вы ни пытались доказать мне обратное. Это бред. Нужный командирам и королям, чтобы мы всегда были готовы делать за них грязную работу.

– Точно, – отрезала Масан Гилани, – и в диких джунглях, откуда вы родом, вам вряд ли приходилось слышать истории о том, что бывает, когда армия взбунтуется. Убивают командиров. Свергают верховного правителя. Захватывают…

– И при чем тут все разговоры насчет «мы – одна семья»?

– Я говорю, что одни занимаются делами, а другим лучше не лезть. Вот и все. Как и в семье. Кто-то один главный, а не все. Узурпатор ничем не лучше и вообще не отличается от того, кого сверг. Обычно становится только хуже. И все разговоры о «семье» – это о борьбе за выживание. Ты стоишь за своих, а не за чужих. Это непонятно?

– А тот, кто главный, пользуется своим положением. И нас использует. И не хочет быть родичем остальным, ты и сама это знаешь.

– Вы можете, – прервала Уголёк, – можете всю ночь тут болтать. Но у нас нет времени. Целуй, с каких это пор тебя волнуют люди, которых ты бросила? Или, может быть, ты гордишься тем, что ты – Охотник за костями?..