Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

Двойняшки шли в пяти шагах перед ней. Словно одна, разделенная пополам. Остроглазые круглые личики смотрелись в зеркало, в котором ничего нельзя скрыть. Правду можно искривить, но нельзя исказить.

Я по своей воле следовала за Током Анастером, хотя и была не рада этому. У меня свое пагубное пристрастие – недовольство. И каждый раз, как оно возвращается, расплачиваются все. Кафал, я подвела тебя. Я прокричала о своем неверии – и заставила тебя бросить меня. Где ты теперь, мой жрец с ласковыми глазами?

Мертвые глаза Баальджагг снова и снова обращались на Сеток. Она отставала от двойняшек. От веса мальчика у нее болели мышцы рук. Придется его снова спустить на землю, а значит, опять они будут еле ползти. Все были голодны – даже немертвой волчице здесь трудно найти добычу. Высохшая трава равнины осталась далеко позади. Почву сменили камень и плотная глина. Тут и там посреди кактусов торчали древние колючие кусты. В высохших руслах валялись куски плавника размером с кость предплечья Сеток; порой попадались куски побольше – с ногу, и хоть точно сказать было нельзя, на них были следы обработки. Отверстия, куда пролез бы большой палец – хотя, конечно, сунуть туда палец значило получить укус паука или скорпиона, – и следы обтесывания. Но ни по одному из этих древних потоков не прошла бы лодка, ялик или плот. Сеток не могла понять, какой в них смысл.

Северный горизонт был истыкан каменными башнями, словно кто-то обгрыз горы, оставив острые узкие пики. Они словно предупреждали Сеток о чем-то. Ты в земле, которая ничего не дает. Она пожрет тебя, и ее ужасному голоду нет предела .

Они сделали громадную ошибку. Нет, это она сделала. Он вел нас на восток, и мы идем на восток. Почему он вел нас туда? Стави, я понятия не имею .

Но я открыла правду внутри себя. Все это недовольство – оно не по отношению к Току. И вообще к кому-либо. Я была недовольна собой. Своей неспособностью обрести покой, довериться ему и держаться за него.

Это пагубное пристрастие подпитывает само себя. И не лечится.

Впереди еще одна колея… нет… Сеток прищурилась. Две колеи, взрытые лошадиными копытами. Это след. Двойняшки его тоже заметили, бросились вперед и, остановившись, посмотрели вниз. Сеток не слышала, о чем они говорят, но обе повернулись к ней, и на их лицах было написано растущее нетерпение.

Стори показала пальцем.

– След идет туда. Туда, Сеток.

– И мы пойдем, – добавила Стави.

На юг, но поворачивает, увидела Сеток. На восток. И что там? Что мы найдем?

– Балалалала! – громко крикнул мальчик над самым ухом Сеток; ее передернуло.

Баальджагг подошла обнюхать след. Наверное, просто инстинкт. У зверюги даже нос не работает… Так ведь? Или она все-таки что-то может учуять. Жизнь, например.

Когда двойняшки пошли вперед, огромная волчица двинулась за ними. Мальчик заерзал на руках Сеток, и она опустила его на землю. Он побежал за сестрами.

Ну я и лидер.

На повороте она увидела следы заноса: здесь колеса фургона пошли юзом, вспахав землю. Следы от копыт очень глубокие. Но непонятно, чем был вызван такой маневр. След тянулся прямо еще на юг сотню шагов, потом поворачивал к востоку, а потом – на северо-восток.

Сеток фыркнула.

– Они потеряли управление, – сказала она. – Ехали, куда лошади несут. Бессмыслица…

Стави повернулась.

– Нам все равно, куда они едут! – крикнула она. – Неважно!

– Но как они помогут нам, если даже себе помочь не могут? – спросила Сеток.

– Ну и какая разница?

Стервозная малявка дело говорит.

– Посмотрите на отметки – они скакали во весь опор как сумасшедшие. Как вы собираетесь их догнать?

– Лошади устанут.

Они пошли дальше. Старательно-бесцельное преследование. Очень по-взрослому .

Под ногами хрустели камни, от обжигающей жары сучья кустов потрескивали. Воды почти не осталось. От мяса ящерицы, которое ели утром, в желудке Сеток было сухо и кисло. Ни одно облачко не давало передохнуть от жары. Сеток уже не помнила, когда видела в последний раз птицу.

Миновал полдень, день тянулся, как сама бесконечная Пустошь. След наконец тянулся прямо на восток. Даже двойняшки шагали не так бойко. Тени удлинились; и тут Стори вскрикнула и вытянула руку.

Одинокая лошадь. К югу от дороги, шагах в двухстах. Остатки постромок свисали с головы. Стоя на слабых ногах, она тыкалась носом в безжизненную землю; черные бока были покрыты коркой белой засохшей пены.

Сеток помедлила и сказала:

– Придержите Баальджагг здесь. Может быть, я смогу поймать лошадь.

Впервые двойняшки не начали жаловаться.

Лошадь смотрела в другую сторону, но уловила звук или запах, когда Сеток была еще в сотне шагов от нее, и развернулась. Глаза животного были странные, словно подернутые чем-то одновременно бледным и темным. Но лошадь хотя бы не бросилась прочь.

Призраки волков, держитесь от меня подальше. Нам нужно это животное.

Очень осторожно Сеток приближалась.

Лошадь следила за ней. Она явно ела кактус, и теперь из пасти торчали десятки игл, с которых капала кровь.

Голодная. Страдает. Сеток заговорила тихим, успокаивающим тоном:

– И давно ты здесь, подруга? Совсем одна, все ушли. Хочешь к нам в компанию? Я уверена, что хочешь. А с этими иголками мы что-нибудь придумаем. Обещаю.

Она подошла уже вплотную и могла коснуться лошади. Но глаза животного останавливали ее. Это не лошадиные глаза. Скорее, как у… демона .

Она ела кактусы… и сколько? Сеток посмотрела на ощипанную землю. Ох, нижние духи. Если все это у тебя в животе, то беда. Лошади больно? А как можно узнать? Усталая, да, но дышит ровно и глубоко, уши настороженно шевелятся, словно изучая саму Сеток. Наконец Сеток решилась и медленно потянулась к обрывкам кожаных постромок. Крепко ухватила их – и лошадь подняла голову, словно собираясь ткнуть ее израненной мордой.

Сеток намотала поводья на левую руку и осторожно взялась за одну иголку. Вытащила ее. Лошадь вздрогнула. И только. Вздохнув, она принялась щипать траву.

А что, если слизнуть кровь с иголок? Что подумает лошадь? Сеток решила не выяснять. Ох, но как же хочется. Язык истомился по вкусу крови. Я чую ее теплую жизнь .

Старик, дай мне свою шкуру.

Когда Сеток вынула последнюю иголку, она положила ладонь на украшенный лоб лошади.

– Тебе лучше? Надеюсь, что да.

– Милосердие… – произнес слабый голос на торговом наречии с сильным акцентом. – Я уж и забыл, каково это.

Сеток обошла лошадь кругом и увидела распростертый на земле труп. У нее перехватило дыхание.

– Ток?

– Кто? А, нет. Хотя видел его разок. Забавные глаза.

– Здесь мертвые вообще никогда не уходят? – Страх Сеток сменился гневом.

– Не знаю, но ты хоть могла бы представить, какую злость испытывают такие, как я, когда видят таких, как ты? Юных, полных жизни, с ясными и горящими глазами. Ты меня мучаешь.