Йон Колфер - Последний дракон [litres]

И вот, когда Верн рухнул, люди издали два вида звуков. Первым был коллективный «Ох!», а вторым – вариации на тему «Снимай!».

А еще две пьяные (возможно) девицы показали ему сиськи.

«Вашу ж мать, – подумал Верн. – Теперь или валить из Луизианы, или меня кокнут. Люди не понимают, через какие круги ада дракону приходится скакать только для того, чтобы вай-фай себе провести».

Был соблазн поиграть мышцо́й, расправить крылья, торгануть собой на все деньги, но Верн так долго выживал явно не ради того, чтобы все продолбать ради минуты славы и понтов.

Так что он сиганул с раздавленных консьержей прямиком в окно ресторана, обдал дождем из стекла празднование бар-мицвы и намотал на плечи красную бархатную штору а-ля дракон-супергерой.

– Мазл тов, – выдал Верн офигевшему пацану в шляпе и пробежал по столам к дверям кухни.

Он двигался быстро, быстрее, чем ему доводилось на протяжении столетий, и чувствовал, как заходится сердце.

«Надо бы поднажать на кардио, – сказал он себе. – Позорище. А были времена, когда пролетал весь континент и ничего, как два пальца. Теперь даже по ресторану без отдышки не пробегу».

Тем не менее, Верн по-прежнему был наибыстрейшим живым существом из всех, кого только видели эти люди – именно поэтому его они не то чтобы видели. Для них он выглядел как смутное пятно размером с медведя, которое оставляло в сознании скорее общее впечатление, нежели четкий образ.

Пацан с бар-мицвы, Тони Коэн, позже заявил каналу «Фокс 8»: «Я думал, что это два аллигатора трахались».

Что разлетелось по Сети так, как любой записи с Верном и не снилось. Малыш Тони, разумеется, тайком глушил шоты водки – ну а что, собственно, хотели его родители, устраивая празднование во Французском квартале.

Верн врезался в двойные двери башкой и снес их с петель. В коридоре обнаружился боец Айвори, который, демонстрируя свою пушку, подкатывал к официантке, чувствовавшей себя явно неуютно, так что Верн мимоходом вмазал его в гипсокартон. «Запеченную Аляску» на серебряном подносе в руках шеф-повара Верн – чисто поржать – поджег огненным плевком.

«Ну вот как тут сдержаться?» – подумал дракон, когда горящий синим десерт пшикнул искрами.

Как он и предполагал, мясохранилище, алюминиевая морозильная комната, обосновалась у дальней стены. У двери тусовались два хмыря.

«Сторожат говядинку? Вот уж вряд ли».

В пользу ребяток Айвори стоит сказать, что они все-таки ухитрились достать пистолеты прежде, чем Верн до них добрался. Но удалось им это наверняка потому, что о приближении некой угрозы возвестил хаос, который с минуту назад воцарился снаружи.

А еще то, что коп Хук сказал им «держать дверь ценой яиц».

Один из ребяток засомневался в инструкции: «Эй, коп, может, “ценой жизни”?».

И Хук ответил: «Нет, сынок. Яиц. Именно их я тебе оторву, если кто-то или что-то туда проникнет».

Констебль Хук подкрепил угрозу привычным злобным взглядом, что вкупе с выразительным в отношении упомянутого органа глаголом «оторвать» обеспечило стражам холодильника прилив морозной бодрости.

Несмотря на сказанное, они ждали угрозу в лице человека.

Угроза, которая ринулась к ним сейчас, человеком определенно не была.

Реакция людей на его появление Верна и развеселила, и возмутила. В данном случае он испытал обе эмоции, сменившие друг друга буквально за миг.

– Аве Сатана! – выпалил первый.

Что, вероятно, было отчаянной попыткой напоследок переметнуться от одного спасителя к другому, дабы задобрить мчащегося к нему дьявола.

Что вызывало у Верна улыбку, пока второй не выдал:

– Жирный, мать его, мегахряк.

Что эту улыбку мгновенно и стерло.

«Мегахряк? Что за на хрен?!»

Если бы Верн малость замедлился, труженики кухни бы от его вида кукухой тронулись, а так реакция запаздывала на пару секунд, и приступ истерии ожидал поваришек, когда Верн уже давным-давно свалит.

Он врезался в стражей холодильника на полном ходу, сплющив им грудную клетку гармошкой так, что лопнуло сердце. Один даже умудрился разок стрельнуть; пуля чиркнула Верну по внутренней стороне бедра и определенно зацепила бы член, если б дракон не проявил предусмотрительность и не спрятал ценный орган заранее. На причиндалах защитных пластин не было, и такой осечки могло легко хватить, чтобы дракон истек кровью на кафельном полу.

Не самая достойная гибель.

В крови клокотала ярость, Верн сдернул дверь с петель – хотя мог просто-напросто повернуть ручку, – и спину прострелило болью. Трудно поверить, но эту давнюю травму он заработал, когда всего-навсего ел коня.

Холодильник представлял собой большую комнату с подвешенными, словно шмотье в химчистке, кусками туш. Пшик сидел на корточках у дальней стены, между башнями из ведерок мороженого, с натянутой на колени футболкой и алой, как леденец, лужицей замерзшей крови вокруг босой ступни.

– Эй, Верн, – произнес мальчик. – Вы мне снитесь?

– Нет, сынок, – отозвался тот, – не снюсь. Самый что ни на есть настоящий дракон явился тебя спасать.

Пшик слабо улыбнулся.

– Не всего меня. Хук поработал над моей ногой крюком.

Верн присел рядом и выдохнул над головой Пшика облако серы.

– Вы хотите меня усыпить, Верн? Но зачем?

Дракон вскинул коготь и раскалил его пламенем добела.

– Потому что ты определенно не хочешь оставаться в сознании, малец, когда я прижгу раны.

– Наверное, – согласился Пшик, и один его глаз уже начал закрываться. – Шеф, мы же поимеем Хука?

– Он и так в жопе, – сказал Верн, – за то, какую свинью подложил Айвори под дверь. Хуку хана по полной.

– Хана по полной, – повторил Пшик. – А отлично звучит.

И заснул. Верн поднял его ногу и принялся за дело.

Для дракона это смешно, однако запах горелой плоти друзей всегда вызывал у Верна рефлекс. На противников он плевать хотел, а вот в прижигании фамильяра было нечто, отчего желудок норовил вывернуться наизнанку.

Пшик потерял три пальца, отчего ступня выглядела так, будто у нее появился ирокез. Верн захихикал, отвлекаясь от тошноты. Быстро покончив с полевой хирургией, он зачерпнул горсть льда со стены и приложил к обожженной плоти. Раздалось яростное шипение, взвилось облачко пара. Пшик даже не застонал. Впрочем, это его по максимуму ожидало на следующий день.

«Бедному засранцу придется как пирату скакать на одной ноге две-три недели, – подумал Верн. – Но выживет, при условии, что о спасении я не просто так трепался и сумею вытащить нас отсюда».

Людской мир уже постепенно врубался, что у них тут творится нечто из ряда вон, и Верну даже не пришлось напрягаться, чтобы это понять. На кухне стоял галдеж октавы на три выше обычного и децибел на пятьдесят громче. Из-за раскуроченного дверного проема высунулась парочка голов и тут же поспешно убралась.