Jane_BlackCat - За краем Вечности [СИ]

— Ваша затея это…

— Безумие? — безбашенно оскалилась я, сверкая глазами как при лихорадке. — Знаю.

Гиббс отступил, покачал головой и опустил взгляд.

— Вы себя погубите.

— О да, намного проще было бы, если бы мне помогли вы, — рявкнула я на жалкую горстку матросов, засевшую на корме. Они удивлённо взглянули на меня, будто не ожидали такого порыва. Из трюма выглянуло ещё несколько человек. — Поэтому я прошу. Нет, даже требую! Чтобы те, кому не всё равно, отправились со мной. — Виноватое молчание пропитало воздух кислым привкусом предательства и презрения. — Так и знала, — и я толкнула лодку.

— Постойте, Оксана, я с вами.

— Даже не думайте, Гиббс, — в порыве обернулась я. — Вы нужны здесь. Вы должны следить за «Жемчужиной», пока я… пока МЫ с Джеком не вернёмся. Вы старпом. И вы уже не так молоды, чтобы так рисковать.

— А вы не так здоровы, — и он выразительно покосился на мои раны и ссадины.

Я поджала губы и подняла на него решительный взгляд:

— Зато я умею расставлять приоритеты.

…Вёсла поддавались трясущимся рукам с трудом: волны затормаживали, будто вязкое болото, но я упорно гребла, закусив губу от усердия. «Жемчужина» скрылась в тенях ночи, и её присутствие выдавал лишь неуловимый крохотный огонёк чьей-то сигары на корме. Из-за острова постепенно выплыл силуэт галеона, вставший неподалёку от Исла-де-Розас. В отличии от «Жемчужины» он не нуждался в конспирации, поэтому потрёпанные очертания судна подсвечивались огнями. Взяв за ориентир огонёк фонаря на корме, я погребла увереннее. Боль и усталость растворялись в решимости и твёрдом убеждении: дело ещё не закончено. Злость на тех, кто побоялся идти со мной, придавала сил, и я знала, что обязана — на зло всем — осуществить план. Хотя, был ли он? Лишь сумбурные представления. Но зато была уверенность — возможно, глупая, возможно, наивная. Но я хваталась за неё, как утопающий за соломинку, потому что знала: если бы я не сделала этого, не села бы в лодку, не поплыла бы за Джеком к «Августиниусу» — точно утонула бы в бездне отчаяния и безнадёжности.

Судно приближалось. Я придержала вёсла, вслушиваясь и вглядываясь в освещённый борт. Отсюда, снизу, корабль казался неимоверно высоким, а ночь — настолько тёмной, что даже подплыви я вплотную — на палубе не заметят. У носа корабля что-то происходило. Движения и скопление людей виднелось у фальшборта. Я окунула вёсла в воду, двигая лодку параллельно борту и приближаясь к носу «Августиниуса». Оттуда донёсся гогот и презрительный свист. Загрохотала якорная цепь. Подсвеченные тёмные фигуры людей удерживали ещё одну. Свистнула верёвка. Я приподнялась в лодке, отчаянно вглядываясь вверх, однако больше ничего разобрать не получалось. Предчувствие с отголосками понимания билось в разуме, посылая вдоль тела волны мурашек.

— …привязывай.

— …держишь? Заткни его уже.

— …это ты от злости побелел? Ах нет, это пудра с парика на рожу осыпалась!

Приглушённый удар и болезненный хрип.

Я нервно заелозила на банке, ноготь царапнул планшир. Лодка неощутимо ударилась о подножие форштевня «Августиниуса», я дрогнула. Взгляд забегал по неприступным бортам. Отголоски разговоров приобрели свирепый характер: послышалась неразборчивая речь, интонации которой подходили на смертный приговор. В ответ смешок — и очередная шутка про парик Стивенса.

— …привязал? Ну что, Воробей. Пташка станет кормом для рыбок, — и низкий раскатистый смех. Я подорвалась с места, панически соображая. В памяти ускоренно прокручивался эпизод одной малоизвестной киноленты, и внутренний голос повергал в ужас: «Это популярная среди пиратов казнь — привязать человека за ногу к якорю и утопить. Ты совсем рядом, но ничего не сможешь сделать».

— …второй раз тебе не отвертеться от смерти. — Драматическая пауза, и преисполненное триумфом и ехидством: — Сбросить якорь!

Загрохотала цепь. В считанных сантиметрах от моей лодки в воду врезался якорь. Холодные волны взорвались мощными брызгами. Лодку ощутимо занесло назад. Мелькнул трос, тянущийся от якоря наверх — и с борта «Августиниуса» сорвался человек, привязанный к его другому концу.

— Джек! — Я подалась всем телом навстречу. Волна податливо толкнула лодку обратно, и Воробей, с мощным плеском рухнувший в воду, вцепился в планшир. Я отчаянно перегнулась через борт, хватая его за руки.

— Опять эта дрянь?! — донеслось сверху. Хлопнул выстрел. Пуля взбила воду у подножия лодки. А следом голосом Тима громыхнуло:

— Не смей! — и звуки борьбы.

На доли секунды мы с Джеком пересеклись отчаянными взглядами. Но верёвка, которой он был привязан к брошенному якорю, неумолимо натянулась — и его с силой рвануло вниз. Мой вскрик слился с поспешным глотком воздуха: я ни за что не смогла бы разжать руки, и подгнивший борт лодки под моими рёбрами с надрывным хрустом проломился. Вода сошлась над головой в мгновение ока. С невиданной мощью и скоростью якорь тянул нас вниз, выдавливая весь воздух. Руки вцепились в рукав Джека мёртвой хваткой. Мышцы сковало холодом, мешая дотянуться до кинжала. В глазах мутнело от быстрого перепада давления. Единственным звуком стал тонкий звон в ушах на фоне гула воды. Верёвку нужно было перерезать прямо сейчас, иначе не закончившийся воздух, а тяжесть толщи воды сделают своё дело.

Где-то внизу гулко и мощно ударился о дно якорь. Нас дёрнуло вниз, в лицо взмыли вихри мокрого песка. Вокруг разверзлась чёрная бездна: на самом дне оказалось потусторонне тихо и уютно. Глубина успокаивала и расслабляла; выдавливала ощущение опасности, а вместо неё создавала странную эйфорию. Бульканье воды в ушах дезориентировало и всё больше подначивало сделать вдох.

На уровне рефлекса я нащупала на поясе кинжал. Внутренний голос доносился отдалённым эхом, напоминая, что даже у многих профессиональных ныряльщиков глубина сносила крышу, и они не замечали, как находили свою смерть на дне.

Рука дёрнула эфес. Джек лихорадочно попытался перехватить кинжал, однако я нырнула к верёвке, давая понять: я сама. Клинок слабо и жалко заскользил по тросу, привязанному к ноге Джека. Вкрадчивый страх пробежал по телу судорогой и жутким пониманием: не успею. В глазах мутнело, в груди мучительно жгло, холод и темнота мешали движениям, отчего пилить приходилось почти наугад, не чувствуя собственных движений. Канат треснул. Оставалось совсем немного — и канату, и мне. Наконец, последние волокна разошлись под лезвием кинжала. Распиленная верёвка стала плавно парить в воде; кинжал выскользнул из руки в темноту. Мы рванулись к поверхности.

Бледные просветы в огромной толще воды были слишком далеко, а силы на исходе, отчего я чувствовала себя беспомощной мухой, которая барахтается в кружке с водой. Вкладывая силы до предела, бешено работая руками и ногами, мне казалось, что я дёргаюсь на одном и том же месте, а поверхность не приближается. Внезапно наверху в воду рухнула тёмная фигура человека — и плавно пошла ко дну. В тускло подсвеченных фонарями волнах от него расходилось мутное тёмное облако крови. Я беззвучно поперхнулась, выплёвывая пузырьки драгоценного воздуха. Глаза расширилось от обжигающей соли — и я отчаяннее погребла вверх. Несколько бешеных рывков — и я стремительно вырвалась на поверхность. Истошный глоток кислорода — и рябь перед глазами отступила.