Алексей Калинин - Война кланов. Охотник 2 [litres самиздат]

Она кивает на выход, молнией пролетает по коридору, и выскакивает наверх, перемахивая через три, а то и четыре ступеньки. Я следую за ней, попробую также взлетать, но на второй попытке прикладываюсь лбом о деревянный выступ и выхожу обычным шагом.

Тетя Маша одевается для выхода на улицу, в окно заинтересованно заглядывает полная луна. Глаза настолько привыкли к темноте моей комнаты, что в лунном свете окружающее пространство выглядит так же, как и при ярком солнечном свете.

Я быстро намазываюсь мазью, перебивающей запах, и тоже одеваюсь в легкий спортивный костюм. Ночь встречает морозным потрескиванием, искорками блестевшего снега и холодным сухим ветром. Несколько вдохов, разогревающих тело, и мороз перестает ощущаться.

Тетя Маша жестом приказывает следовать за ней. С места перемахивает три метра до забора, и по жерди устремляется в сторону леса. Пробежала словно по твердой земле за уезжающим автобусом, так же уверенно и прямо. Я стараюсь повторить её прыжок, но немного не долетаю до забора и проваливаюсь по колено в наметенный сугроб.

Пока забрался на поперечину – тети и след простыл.

Аккуратно переставляя ноги по посеребренной морозом балке, я дохожу до края забора. Тети нигде не видно. Как волоски на ноге великана, под забором торчат голые прутья малинника. Несколько сморщенных ягодок стойко противостоят ветрам и морозам, висят бордовыми сережками на черных прутьях. По жесткой корке наста тихо струится поземка, наросшие сугробы похожи на буруны с картин Айвазовского. Не хватает смелого кораблика, летящего между ними и мечущихся чаек.

Поэтические изыски прерывает появление тети. Отстранившись от ствола высокой березы, она манит за собой. Я иду к ней, но ноги проваливаются сквозь твердую корку. Два раза тело погружается по пояс в сыпучую массу, пока я добираюсь до березы.

– Эх, Саша, оглянись назад – прошел, будто ребенок специально долбил наст! Поступь должна быть легкой и невесомой, для этого центр тяжести переносится ближе к горлу, – тетя начинает танцевать по заснеженной площадке. Как пушинка проносится над белыми барханами, сколько ни смотрел – ни следа прохождения по природной простыне не обнаружил.

– Тетя Маша, круто! Научишь, как это делать?

– Конечно, научу, но тут надо мозгами поработать, а не только телом. Представь себя перышком, что невесомо струится в потоке воздуха. Пухом от неоперившегося цыпленка в пыльном завороте ветерка. Самым легким дуновением на лобик ребенка. Вот с такими мыслями и смещенным центром тяжести попробуй пройтись, – тетя Маша кивает на свой танцпол.

Я выдыхаю, закрываю глаза, мысленно поднимаю центр тяжести до уровня лба, представляю свое тело в невесомости, и пробую протянуть тело за скользящими ногами.

Перышко! Пушинка! Ветерок!

Хрясь!

Увы, не получилось – тело проваливается по пояс, да ещё и ртом зачерпываю порядочную пригоршню снега. Пока вылезаю, да отплевываюсь, тетя вальсирует по снежному покрову, подобно королеве на балу, даже мурлыкает под нос что-то вроде «Вальса цветов» Чайковского. Я замираю, глядя на нее.

– Видишь, Саш, как это легко? Повторяй за мной, раз шажочек, два шажочек. Как в детстве, – тетя Маша с улыбкой берет за руку.

– А если я упаду и заплачу? – первый же шаг оказывается провальным.

Рыхлый снег встречает радостным скрипом, под колено бьет жесткая корка. В лесу каркает невидимый ворон. Словно смеется над недотепой…

– Не упадешь, ведь я тебя поддерживаю, а если навернешься, то тогда и заплачешь, – тетя крепко сжимает руку. – Сосредоточься, тебе никто не мешает.

Я сосредотачиваюсь на том, что рука тети забирает весь вес, и мое тело становится невесомым. Делаю шаг. Наст не ломается! Делаю другой, третий. Стараюсь дышать через раз, чтобы неосторожным дыханием не прожечь тонкую снежную ткань.

– А ты боялся, оглянись назад! – тетя отпускает руку и отскакивает на пару метров в сторону.

Оставшись без опоры, я покачиваюсь на месте, наст угрожающе проседает под ногами. Представляю руку тети, забирающую вес, и проседание останавливается. Стараюсь не делать резких движений и разворачиваюсь на месте. На белом снегу отпечатываются неглубокие следы. Мои.

– Закрепи этот успех, в дальнейшем ты должен бегать с платком по любой поверхности быстро и абсолютно бесшумно. Тренируйся, а я пойду прилягу, что-то тяжеловато на груди, – улыбнувшись напоследок своей мягкой улыбкой, тетя уносится в сторону дома.

Ни один прут малинника не шелохнулся, когда тётя проплыла над ними и приземлилась на забор. Я же аккуратно ступаю, не даю мыслям отвлекаться на посторонние предметы.

Хруст раздается за забором резко, неожиданно. Оборачиваюсь на шум падения. Тетя, не пройдя половины, сорвалась с забора и почти полностью зарылась в холодный снег. Глухо тявкает во сне соседский Тузик.

– Теть Маш, а ещё меня учила легкой походке. Ай-яй-яй, – шепотом говорю так, чтобы донеслось до лежащего тела.

Но из образовавшейся ямки нет никакого ответа. Тетя не шевелится…

Я тут же проваливаюсь в хрустящий снег и, как летящий по лесу лось, бегу к упавшей женщине. Голосит пробудившийся пес, ещё несколько собак отзываются по селу. Метеором пролетев по скользкой балясине, я спрыгиваю возле лежащего тела. Поднимаю на руки. Какой же легкий у тети вес.

– Теть Маш, очнись! Тетя Маша! – я смахиваю снег с морщинистого лица и осторожно похлопываю по щекам.

Прыгающий пес истошно лает по другую сторону забора, но под моим взглядом тут же стихает и понуро убирается в конуру, недовольно урча на ходу.

Утопаю почти по пояс в наметённых сугробах, но иду к дому, неся потерявшую сознание тетю. Кое-как открываю заиндевелую дверь, и пары холода врываются в протопленное помещение.

Кладу на кровать легкую тетю. На лоскутном одеяле медленно тает смахнутый снежок. Черты тетиного лица слегка заострились, но пульс прощупывается. Шлепаю по щекам, и голова безвольно мотается, как у мертвого оборотня, которого я тащил к оврагу. Ужас от происходящего расширяется внутри, на глазах выступает горячая влага.

Я мечусь по тёмной комнате, в комоде нет никаких лекарств, лишь аккуратно сложенное белье. Ни нашатыря, ни вьетнамской «Звездочки», нет даже обыкновенного анальгина. Необходимо бежать за врачом, даже раскрывая себя, выходя из партизанства – жизнь тети важнее.

Устремляюсь на выход.

В дверях комнаты по уху шлепает подушка. Под ноги предательски ныряет невысокий порожек, и я вылетаю в прихожую. Когда же возвращаюсь, то меня встречает довольная улыбка жестокой родственницы. Она лежит на боку, под щекой удобно примостилась правая рука.

– Сразу видно, что не читал книгу по растениям. Иначе плюнул бы вон на тот кустик, в углу прихожей, да и растер под носом, а ты заметался, запаниковал. Эх, Саша, всегда сохраняй голову холодной, иначе таких дел можно наворотить сгоряча, – тетя садится на кровати.