Вадим Калашов - Хольмганг [сборник litres]

Этого лоцмана Феодору нашёл Гаилай – странствующий историк, которого все считали за потешного раба знаменитого купца, а он себя считал его другом. Лазая по разным неприятным местам, в поисках сведений о таинственном народе пиктов, истреблённом шотами, ныне обосновавшимися на севере Большого Острова, он получил сведения о шотском лоцмане, который, говорят, не столь давно видел якобы мёртвых пиктов вживую. Гаилай тут же поспешил из глухой саксонской деревни к своему другу, заканчивающему торг в большом саксонском городе, и сказал, что если они немедленно отправятся в страну шотов, то смогут найти Горвинда Мак-нута, а вместе с ним и народ, о котором уже сложили поминальную песню.

Феодор внимательно выслушал Гаилая и уже приготовился дать пространный и вежливый отказ, как историк упомянул чудесный напиток из вереска, который кроме пиктов не умел варить никто. Глаза купца тотчас вспыхнули, а в голове возникла заманчивая картина: очередь гурманов хмельного дела, которая протянется от самой стены Феодосия к единственной в стольном граде, да и вообще в Ойкумене, лавке, где торгуют легендарным вересковым мёдом. С этого момента он слушал Гаилая внимательней, чем кающийся грешник священника, потом попросил его пергаменты и через три дня знал о пиктах и шотах не меньше.

Они нашли Горвинда Мак-нута и после долгих переговоров сумели убедить, что существование пиктов останется тайной. Что о них никогда не станет известно ни шотскому королю, ни предводителям кланов, никому, чьи отцы поклялись уничтожить и маленьких медоваров, и память о них, и завещали эту ненависть своим детям. Сам Горвинд хоть и был шотом, но никакой нелюбви к пиктам, о которых узнал случайно, не испытывал, и вообще был добрым малым, хоть и со странностями.

Он рассказал Феодору и Гаилаю, что между Орочьими Островами, облюбовавшими северные воды Большого Острова, и Шетскими, вставшими лагерем суши на водной глади ещё севернее, примостился один маленький островок, о котором мало кто знает. В его подземельях и влачат жалкое существование последние пикты и громадные запасы верескового мёда – всё их богатство.

«Лань» и другие два корабля Феодора Отважного доплыли до этого островка и в обмен на товары Империи взяли полные трюмы таинственного верескового мёда. Правда, о том, что это вересковый мёд, Феодор никому в стольном граде не объявил, чтобы не дать зацепку ушлым людишкам к собственноручному поиску народа, которому шоты грозили истреблением. Он придумал напитку чудное название и в качестве изобретателя предъявил покупателям Гаилая, и так как вкус у мёда был действительно божественный, предприятие принесло хорошую прибыль.

Чтобы не сбить баснословную цену и сохранить интерес клиентов, Феодор никогда не продавал верескового мёда слишком много. Поэтому, хотя его корабли были способны совершать визиты к пиктам чаще, но за всё время открытия таинственного народа он был у них только два раза. И оба раза необычный лоцман доставил ему немало хлопот. Ибо Горвинд Мак-нут ходил в море только в дождь и никогда не спускался на сушу. «Никогда» в самом прямом смысле слова – он жил в устье одной из рек, питался рыбой, а для согрева на его плоту был очаг, который Горвинд отапливал, срубая ветки, склонившиеся над водой и вылавливая затонувшие деревья. На все вопросы о причинах столь странного поведения добрый шот упорно отмалчивался.

Горвинд Мак-нут не изменил своим обыкновениям и в третий раз. Он повёл корабли Феодора Отважного к самому северному из Орочьих Островов, лишь когда старая рана на правой ноге сказала, что близиться дождь, причём долгий. И то, что дождь опять совпадает с туманом, его не слишком заботило. «Или мы плывём сейчас или не плывём совсем» – сказал он, и Феодор вынужден был согласиться.

– Святой Антилай и Всемогущий Господь, милосердный Мессия и Николай Святитель, и пресвятая мать Мессии, отведите беду, сохраните корабль, – шептал Антилай Могучий, предводитель матросов и тут же крестился.

Не один он молился. Каждый из членов многоязыкой команды верил в своих богов, и обращался к ним, когда считал нужным. Сам Феодор формально придерживался имперской веры в Мессию, как Антилай, на деле был тайным монофизитом, но своим людям разрешал верить во что угодно, лишь бы они хорошо исполняли свои обязанности.

Люди обращаются к богу тогда, когда от них самих ничего не зависит. В этом, казалось бы, мистическом тумане судьба трёх кораблей была в руках одного человека, и поэтому команде оставалось лишь молиться, чтобы этот человек не совершил ошибку.

Горвинд Мак-нут вёл «Лань» так уверенно, словно вокруг не было никакого тумана. Бывалый корабельщик, он знал местные воды лучше, чем Гаилай свою науку, а дружинники из числа викингов и словенов, воинское ремесло. Но команда всё равно молилась, потому что людей пугает, когда кто-то поступает наперекор тому, чему их учили. Каждый, кто хоть чуть-чуть знаком с морским делом, знает назубок, в какую погоду плавание обещает быть хорошим, а в какую лучше подождать с отплытием. Шотский лоцман делал всё с точностью до наоборот, и для полного несоответствия его действий морским законам, не хватало только шторма.

И словно услышав этот страх команды трёх кораблей, воздух заколебался сильнее – ветер понемногу крепчал.

Волнение людей стало заметнее. Конечно со спущенными парусами, но с мокрыми вёслами, корабль – не такая безвольная игрушка в руках моря, откликнувшегося бурунным эхом волн на голос вольного ветра. Но если ветер становится штормом, можно сушить вёсла, и обращать взоры к Небу, ибо только оттуда кораблю придёт помощь.

Горвинда Мак-нута тоже волновало, что к туману присоединился ветер. Но по другой причине.

– Клянусь честью клана, если дело пойдёт так дальше, то облака будут разогнаны, – пробормотал он, прислушиваясь к голосам моря.

Сейчас уже никто не шутил, что в крови шота видно есть след лягушачьего семени, ибо только наследием предка с перепончатыми лапами можно объяснить такую ненормальную любовь к дождю и рекам, и такую ненависть к морю и к суше. Странности старого лоцмана казались смешными, когда суда вставали на стоянку близь его плота, а когда в руках, возможно умалишённого, оказывалась их судьба, людей это ненормальное поведение лишь пугало.

Но никто из команды, каким бы обречённым не казался поход, и не думал роптать, и не, потому что за путешествие севернее Большого Острова Феодор платил больше, чем за обычное плавание. Просто их наниматель был не обычным купцом, почему и его отношения с командой больше походили на отношения отца и сыновей, чем на связь хозяина и работников.