Виктория Авеярд - Шторм войны [litres]

Ни у Джулиана, ни у Мэры – двух самых разговорчивых людей из всех, кого я знаю, – не находится ответа. Она смотрит в пол, сдвинув брови, и на щеках у нее загораются алые пятна. Стыд или досада – а может быть, то и другое. Джулиан лишь бледнеет, становясь белее мела. Он избегает моего взгляда.

– Я должен убедиться, что ущерб, который причинила ему мать, необратим. Я должен знать наверняка, – говорю я, придвигаясь ближе к Мэре. Хотя бы для того, чтобы успокоиться. И внезапно ощущаю, что от моего гнева комнату наполнила удушливая жара. – Спасибо, Джулиан, – добавляю я, надеясь отделаться от него как можно деликатнее.

Он понимает намек.

– Ну конечно, – отвечает дядя, склонив голову.

Пусть даже я тысячу раз просил его не кланяться мне.

– Ты… – начинает он и запинается. – Ты прочел то, что я тебе дал?

И в моей груди вспыхивает боль при мысли об еще одном человеке, которого я потерял. Мой взгляд вновь падает на ящик стола. Мэра смотрит туда же, хотя и не понимает, о чем речь.

«Скажу ей потом. В более подходящее время».

– Отчасти, – с трудом выговариваю я.

Вид у Джулиана почти разочарованный.

– Это нелегко.

– Да, Джулиан.

«Хватит».

– И, если ты не против… – мямлю я, неопределенно водя рукой между собой и Мэрой в надежде сменить тему. – Ну, ты понял.

Мэра тихонько прыскает, но Джулиан охотно подыгрывает.

– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, – произносит он с добродушной улыбкой.

Он выходит в гостиную, и я провожаю взглядом его удаляющуюся фигуру. Проходя мимо картины, которая пока что стоит, прислоненная к креслу, Джулиан замедляет шаг. Но не останавливается. Лишь проводит рукой по раме, не в силах бросить взгляд на сестру.

Если судить по портрету, они очень похожи. Тонкие каштановые волосы и пытливые глаза. Мать обладала простой, неброской красотой. Такую нетрудно проглядеть. Мне мало что досталось от нее. Если вообще что-то досталось. Очень жаль.

Дверь закрывается; портрет матери и Джулиан пропадают из виду.

Гладкие пальцы медленно сплетаются с моими. Мэра берет меня за руку.

– С ним ничего нельзя сделать, – тихо говорит она, положив подбородок мне на плечо. Не на самый верх – она не дотягивается, – но сейчас не время ее дразнить. Вместо этого я наклоняюсь к ней, упростив дело для нас обоих.

– Я должен увидеть сам. Если уж я должен сдаться…

Она с силой сжимает пальцы.

– Ты не сдаешься. Просто есть то, что невозможно.

«Невозможно». Отчасти я отказываюсь в это верить. Мой брат не безнадежен. Не может быть. Я этого не допущу.

– Дэвидсон пытался помочь, – шепотом говорю я. Неохота говорить это вслух, но придется. Нельзя больше отгораживаться от правды. – Он искал. Но новокровок-шепотов не бывает.

Мэра испускает долгий вздох.

– Возможно, это к лучшему, – произносит она, помолчав. – Если смотреть в перспективе.

Больно сознавать, что она права.

Она осторожно кладет руки мне на плечи. Я отворачиваюсь от стола. От воспоминания, которое спрятано в ящике.

– Тебе надо поспать, – решительно говорит Мэра, направляя меня к кровати. – Мэйвен переносит усталость лучше, чем ты.

Я подавляю зевок, охотно следуя ее распоряжениям. Со вздохом ныряю под одеяло.

– Ты останешься? – спрашиваю я, глядя на Мэру слипающимися глазами.

В ответ она лезет на постель, по пути сбрасывая ботинки. Забирается под одеяло. Улыбаясь, я смотрю на нее, а она пожимает плечами.

– Все и так узнают.

Ни о чем не думая, я беру ее за руку, и наши пальцы сплетаются.

– Джулиан умеет хранить секреты.

Мэра коротко смеется.

– А Эванжелина нет, с ее-то планами.

Я тоже усмехаюсь – равнодушно от усталости.

– Кто бы подумал, что именно она подтолкнет нас друг к другу?

Мэра ерзает рядом со мной, стараясь улечься поудобнее. Наконец она сворачивается, выставив одну ногу.

– Мэйвен не может измениться, а другие люди могут, – бормочет она, уткнувшись мне в грудь.

От вибраций ее голоса я вздрагиваю.

Нужно лишь небольшое усилие, чтобы потушить горящие в комнаты свечи. Мы погружаемся в приятный синий сумрак.

– Я не хочу на ней жениться.

– Я не об этом.

– Знаю, – шепчу я.

Не в моей власти дать Мэре то, что она хочет. Особенно если это значит предать своего отца, свою кровь, все шансы хоть что-то изменить. Она, конечно, так не считает, но в короне я могу сделать гораздо больше, чем без короны.

– После переговоров, – помедлив, произношу я, – как только Причальная Гавань будет в безопасности, мы, пожалуй, ударим по Серому городу. Всей силой. Больше мы не застанем их врасплох. Только не после атаки на Новый город.

В темноте прикосновение ее губ застает меня врасплох. Я чуть не подскакиваю от этого ощущения. И чувствую кожей улыбку Мэры.

– Спасибо, – говорит она, укладываясь на место.

– Это будет правильный поступок.

Но что, если я совершаю его по неправильной причине? Ради нее?

«А это важно?»

– Что такое Джулиан дал тебе? – полусонно бормочет она.

Мэра устала так же, как я, если не больше. День был слишком долгим и кровавым. Я моргаю, глядя в темноту. Ее дыхание замедляется и становится ровнее. Она закрывает глаза.

Мэра уже спит, когда я наконец отвечаю.

– Дневник моей матери.

На улице еще темно, когда я просыпаюсь, услышав чьи-то шаги в комнате. Я инстинктивно напрягаюсь, готовая драться. И теряюсь на мгновение, увидев Кэла. Затем я вспоминаю вчерашние события. Как он чуть не погиб, как это сломило нас обоих, лишив прежней решимости.

Он уже одет и в мягком свете нескольких свечей выглядит вполне величественно. Я несколько секунд смотрю на него, в кои-то веки застав без всякой личины, без щита. Несмотря на свой рост и ширину плеч, в красивом наряде Кэл кажется младше. На нем куртка кроваво-красного цвета с черной отделкой и серебряными пуговицами на манжетах. Брюки заправлены в начищенные кожаные сапоги. Он пока не надел ни плаща, ни короны – то и другое лежит на столе. Кэл медленно застегивает ворот. Под глазами у него залегли тени. Он выглядит еще более усталым, чем накануне. Не знаю, спал ли он вообще или провел всю ночь, мучимый мыслями о встрече с братом.

Поняв, что я не сплю, Кэл выпрямляется, расправив плечи. Он быстро превращается в короля. Перемена невелика, но ее трудно не заметить. Даже со мной он носит маску и следит за каждым словом. Я бы предпочла, чтобы он этого не делал, но причина более чем понятна. Я тоже так поступаю.

– Выезжаем через час, – говорит он, застегнув последнюю пуговицу. – Я велел оставить одежду для тебя в гостиной. Выбери, что хочешь. Или… – он запинается, как будто сказал что-то не то, – что хочешь из собственного гардероба.

– Я не брала свой гардероб на поле боя и сомневаюсь, что мне подойдет один из твоих мундиров, – отвечаю я, хихикнув.