Виктория Авеярд - Алая королева [litres]

Стражи следуют за ними по коридору. Скорее всего, король и королева будут спать в разных комнатах, но это и неудивительно.

– А где моя спальня? – спрашивает Эванжелина, гневно глядя на Мэйвена.

Смущенная невеста принца исчезла, сменившись дьяволицей, с которой я уже знакома.

Юноша сглатывает, взглянув на нее.

– Э… сюда, мисс… мадам… миледи.

Мэйвен предлагает ей руку, но Эванжелина проходит мимо.

– Спокойной ночи, Кэл, Мэриэна, – со вздохом говорит он, взглянув на меня.

Я могу лишь кивнуть вслед уходящему принцу. Моему нареченному. От этой мысли мне становится дурно. Пускай Мэйвен вежлив, даже мил, но он Серебряный. И он сын Элары, что еще хуже. Никакие улыбки и добрые слова не заставят меня забыть об этом. И Кэл ничуть не лучше, он рожден, чтобы править, чтобы укрепить неравенство нашего мира.

Он тоже смотрит вслед Эванжелине, и его взгляд, устремленный на ее удаляющийся силуэт, вызывает во мне странное раздражение.

– Ты выбрал прирожденную победительницу, – произношу я, как только девушка оказывается за пределами слышимости.

Улыбка Кэла гаснет, углы губ опускаются, и он широкими шагами направляется вниз по спиральному коридору. Мне трудно угнаться за ним, но, кажется, он этого не замечает, погрузившись в размышления.

Наконец принц поворачивается – его глаза напоминают горящие угли.

– Я не имел права выбора. Это все знают.

– По крайней мере, ты знал, что именно тебе предстоит. А у меня даже парня не было, когда я проснулась сегодня утром.

Кэл вздрагивает при этих словах, но мне всё равно. Он не смеет жалеть себя!

– Ну и кроме того, ты будешь королем. Это стимул.

Он усмехается, но совсем не весело. Его глаза темнеют, и он подходит чуть ближе, разглядывая меня с головы до ног. Но вид у Кэла вовсе не осуждающий, а печальный. В красно-золотых озерах глаз – искренняя тоска, как у маленького заблудившегося мальчика, который надеется, что кто-нибудь его спасет.

– Ты очень похожа на Мэйвена, – говорит он после долгого молчания, от которого у меня начинает дико биться сердце.

– Потому что я помолвлена с незнакомым человеком? Да, это нас и правда роднит.

– Вы оба очень умны.

Я невольно фыркаю. Кэл, конечно, не знает, что три года назад я так и не сумела справиться с итоговой контрольной по математике.

– Ты знаешь людей, понимаешь их, видишь насквозь.

– Да уж, вчера это у меня отлично получилось. Я, разумеется, с самого начала знала, что ты – наследный принц.

Поверить не могу, это произошло всего лишь прошлой ночью. Иногда один день меняет целую жизнь.

– Ты сразу поняла, что я отличаюсь от других.

Его грусть заразительна, и я тоже ощущаю боль.

– Значит, мы поменялись местами.

Внезапно дворец перестает казаться таким уж красивым и величественным. Металл и камень слишком суровы, слишком ярки, слишком неестественны… они держат меня в плену. А кроме того – камеры продолжают гудеть. Это даже не звук, а ощущение глубоко внутри, в коже, в костях, в крови. Мой мозг тянется к электричеству, словно повинуясь инстинкту. «Хватит, – велю я себе. – Хватит». Волоски на руках становятся дыбом, когда что-то начинает шипеть под кожей – это трескучая энергия, которую я не в силах контролировать. Разумеется, она ожила именно тогда, когда я в ней не нуждаюсь.

Но это ощущение проходит так же быстро, как и появляется; гул электричества стихает. Мир становится таким, как всегда.

– Ты в порядке?

Кэл с тревогой смотрит на меня.

– Извини, – выговариваю я, качая головой. – Просто задумалась.

Он кивает. Вид у него почти виноватый.

– О родных?

Эти слова поражают меня, как пощечина. За последние несколько часов я совсем не вспоминала о семье, и теперь мне становится дурно. «Один вечер в окружении шелка и знати – и я полностью переменилась».

– Я послал приказ о демобилизации твоих братьев и друга и отправил к тебе домой человека, чтобы он сказал твоим родителям, где ты, – продолжает Кэл, решив, что это меня успокоит. – Хотя, конечно, мы не можем открыть им всё.

Представляю себе. «Привет, теперь ваша дочь – Серебряная, и она выйдет замуж за принца. Вы никогда ее больше не увидите, но мы пришлем вам немного денег в качестве компенсации. Это честная сделка, не так ли?»

– Они знают, что ты получила место в замке и должна жить здесь, но по-прежнему думают, что ты служанка. Во всяком случае, пока. Когда настанет время вывести тебя на публику, мы что-нибудь придумаем.

– Я могу, по крайней мере, им написать?

Письма Шейда всегда были лучом света в нашей мрачной жизни. Возможно, мои весточки тоже утешат родных.

Но Кэл качает головой:

– Нет. Прости.

– Что тут такого?

Кэл пропускает меня в комнату, где немедленно вспыхивает свет. Видимо, сработали датчики, реагирующие на движение. Как и в коридоре, мои чувства обостряются; все электрические приборы превращаются в языки пламени у меня в голове. Я немедленно понимаю, что в комнате не меньше четырех камер, и ежусь.

– Это исключительно в целях безопасности. Если кто-нибудь перехватит письма и узнает…

– И камеры здесь тоже в целях безопасности? – спрашиваю я, указав на стены.

Электронные глаза буквально впиваются в мое тело, рассматривая меня с головы до ног. Можно с ума сойти. После такого дня, как сегодня, я не знаю, сколько еще выдержу.

– Я заперта в этом кошмарном дворце, окружена стенами, охранниками и людьми, которые готовы разорвать меня на клочки. И даже в собственной комнате мне нет ни минуты покоя!

Вместо того чтобы прикрикнуть, Кэл как будто удивляется. Его глаза вспыхивают. Стены голые, но, несомненно, он тоже ощущает присутствие камер. Разве можно не почувствовать эти давящие взгляды?

– Мэра, здесь нет камер.

Я отмахиваюсь. Электрическое гудение по-прежнему бьется о мою кожу.

– Не говори глупостей, я их чувствую.

Он, кажется, в растерянности.

– Чувствуешь? Как?

– Я…

Но слова замирают на губах. Я понимаю: Кэл не чувствует ничего. Он не может взять в толк, о чем я говорю. Какими словами описать это, если он не знает? Разве я сумею объяснить, что ощущаю энергию в воздухе, как собственный пульс, как часть себя, как шестое чувство? Он хотя бы поймет?

Хоть кто-нибудь меня поймет?

– Это… ненормально?

Что-то мелькает в его глазах, пока Кэл пытается подобрать слова, чтобы объяснить мне, что я отличаюсь от остальных. Даже среди Серебряных я – нечто из ряда вон.

– Нет, насколько я знаю, – говорит он наконец.

Я тихонько отзываюсь:

– Кажется, во мне не осталось ничего нормального.

Кэл открывает рот, чтобы заговорить, но передумывает. Никакие слова не поднимут мне настроение. Он вообще ничего не может для меня сделать.

В сказках бедная девушка радуется, когда становится принцессой. Но прямо сейчас я сомневаюсь, что улыбнусь хоть когда-нибудь.