Александр Курзанцев - Инквизитор поневоле [litres]

И вроде бы такое простое действие, но в голове у меня внезапно словно застучали молоточки, а сердце тревожно и вместе с тем предвкушающе забилось. Я поднялся на ноги, сам не понимая, что со мной происходит и почему я так реагирую, но тут край ткани спал, и в руках инквизитора я увидел матово блеснувший тем же металлом, что и моя кираса, чуть заостренный на макушке шлем с дырчатым, полностью закрывающим лицо забралом.

Прикипев к нему взглядом, я сделал шаг вперед. Шлем завораживал, тянул к себе. Я буквально чувствовал, что он мой, хоть и в первый раз его видел. А еще я чувствовал, что только его мне и не хватает, чтобы стать тем, кто я есть.

Шаг, следующий. Хотелось подбежать, выхватить шлем из рук старика, надеть, но что-то, какая-то мысль, все билось где-то на задворках разума, заставляя медлить.

– Тысячу лет прошло, а нелюди все пытаются разрушить нашу империю, с каждым разом становясь все наглей и изобретательней, – с какой-то печалью в голосе заговорил Дизариус, видя, что я колеблюсь. – И не будет нам покоя, пока не ответим мы им тем же, террором на террор, пока не ощутят они гнев инквизиции на своих собственных землях. Посему прими этот шлем, как самый достойный, – старик протянул мне его, – и возроди Караул Смерти таким, каким он был тысячу лет назад. Стань тем, кем должен. Стань тем, кем хочешь быть. Стань клинком, что поразит нелюдей в самое сердце.

Я шагнул вновь, почти коснувшись поблескивающего забрала, но неожиданно сквозь уже не молоточки, а гудевший в голове набат пробилась отрезвляющая мысль: «А разве я уже не тот, кем хочу быть? Почему я должен стать еще кем-то?»

В голове всплыло лицо архимага и его слова о том, что не всегда общее счастье важнее своего собственного, и я опустил руку, помотал головой, стряхивая непонятную одержимость, и отступил назад. А затем с усилием, буквально ломая в себе что-то, глухо и раздельно произнес:

– Я… не… хочу.

И словно оборвалось что-то, рухнуло, освобождая разум, утекая, словно мутная вода, из моей головы, проясняя сознание.

Блеск шлема как-то потускнел, и руки старого инквизитора опустились. А на плечи вдруг навалилась тяжесть кирасы – доспех мгновенно стал каким-то жестким и неудобным, чужим, сковывающим движение.

– Что ж, – тихо сказал Дизариус, – подобную ношу принять можно лишь добровольно. Значит, доспех снова будет терпеливо ждать.

А я принялся срывать с себя броню, торопливо, путающимися пальцами расстегивая кожаные ремешки. Просто потому, что почувствовал едва ли не отвращение к этому телу. И только когда скинул на пол сапоги, понял, что это была не моя мысль. Это просто не могло быть моей мыслью.

Отшатнулся назад, с ужасом начиная вспоминать все то, что казалось мне нормой, но таковой не являлось. А Дизариус вновь заговорил, глядя на меня:

– Ты был достоин доспеха, и поэтому он давал то, чего тебе недоставало: силы, уверенности, даже знаний. Он помогал тебе делать правильный выбор, без сомнений, без мук и угрызений совести. И поступать так, как должно. Ты отказался от него, и это твой выбор, – тут голос старика стал более глубоким, пронизанным нотками гордости и печали, – но ты уже никогда не сможешь забыть тот вкус силы и власти, что он даровал тебе.

– Пусть так, – ответил я, дрожа как от лихорадки, словно заново переживая все, что со мной происходило, – но лучше не сделать и пожалеть, чем сделать и стать тем, кому жалость неведома.

Инквизитор не стал ничего отвечать, лишь склонил голову, грустно улыбнувшись.

– Заберите доспех. Придется ему полежать, пока не найдется другой достойный.

– Стойте…

Хриплый голос заставил всех обернуться, а с пола медленно, отодвинув лекарей, поднялся Вигир. Чуть подхрамывая, он подошел к Дизариусу и сказал, глядя тому в глаза, совсем не по-мальчишески серьезно:

– Я хочу… стать…

– Нет, – произнес я, не в силах поверить, что парень действительно желает согласиться на подобное.

Но старый инквизитор уже протянул ему шлем. Взяв его в руки, Вигир замер, а затем улыбнулся и объявил:

– Он мой. Я чувствую это.

Я обессиленно опустился на пол, прислонившись к холодной стене и закрывая глаза. Они все-таки нашли того, кто оказался достоин. Вот только того парня, которого я знал, больше не будет, а будет существо без страха и упрека, оружие, клинок в руках инквизиции. Караульный Смерти. И ничего уже не изменить.

– Так надо, – услышал я и, открыв глаза, увидел, как аватар опускается на пол рядом со мной. – Я действительно этого хочу. Ты сам говорил: чтобы изменить систему, надо стать ее частью. Лишь изнутри можно ее исправить.

– Став инквизитором, – с горечью в голосе ответил я, – а не тем, что таит в себе доспех. Ты понимаешь, что это будешь уже не ты?

– Нет, – качнул головой Вигир, – это все еще буду я, но лучше, сильнее, больше, чем просто я. Я это чувствую.

Мои губы невольно растянулись в горькой улыбке от той убежденности, с которой он говорил.

– Пойдем, – приблизился к нам Дизариус, опуская руку на плечо Вигира. – Доспех ждет нового носителя, а империя – возрождения Караула Смерти.

А я? Я больше не смог ничего ему сказать. Не нашел слов, аргументов, а может, сил в самом себе, пойти наперекор, вырвать из его рук и забросить подальше этот чертов шлем. Мне оставалось только сидеть и проклинать самого себя за нерешительность.

Когда они ушли, унеся и доспех, к которому я более не смог бы прикоснуться, ко мне подошли молчаливые Амнис с Диконтрой и, подхватив с двух сторон, помогли подняться.

Уже в кабинете начальника я переоделся в обычную робу и, выпив чего-то крепкого и обжегшего горло, постепенно начал приходить в себя.

А затем вспомнил про Ниике, про свадьбу, про ее такие искрящиеся глаза… и про жалобный крик… и вдруг почувствовал себя таким подлецом, такое омерзение испытал сам к себе, что стало физически больно и тошно. Я обманывал, влюблял бедняжку в себя – все ради того, чтобы выведать секрет, а затем бросить как ненужную вещь.

Я вспоминал ее лицо, слова, чувства, сейчас, без сковывающих разум цепких лап доспеха. И пусть не любовь без памяти, но какое-то щемящее чувство рождалось в груди каждый раз, когда ее образ вставал перед глазами.

Надо найти девушку – понял я. Найти и объяснить. Хотя бы попытаться. Просто потому, что не чем иным, как предательством, я свой поступок назвать не мог. И пусть это был не совсем я, но для девушки оно совершенно ничего не меняло.

Подскочив, я обвел нервным взглядом сидящих и удивленно на меня посматривающих начальников, которым и принадлежала идея так поступить с Ниике, и, скрипнув зубами, ни слова не говоря выбежал в коридор, по дороге со злости пинком опрокинув стул, на котором сидел.

Выскочив из управления, я хотел было телепортироваться прямо туда, где оставил девушку, но понял, что совершенно не представляю, как это делать, и, почти срываясь на бег, поспешил туда на своих двоих.