Геннадий Башунов - Не люди

Человек, виновный в этом, здесь, идёт рядом. Пусть он и не планировал ничего такого. Из-за появления могильщиков Урмеру выпустил свою убийцу, а та сорвалась с поводка и начала убивать всех подряд. Из-за могильщиков Хасл засомневался в словах Друга и поднял бунт.

И пока с каждым следующим днём становится только хуже, хотя каждый раз кажется, что хуже уже некуда.

На миг молодой охотник возненавидел Велиона и его мёртвого товарища впридачу. Сейчас он понимал, что рано или поздно это должно было произойти, их маленький мирок обязан был рухнуть. Но на тот миг, пока все беды, свалившиеся на их голову, персонализировались в лице могильщика, Хасл ненавидел его лютой и беспощадной ненавистью. Охотник знал – Велион неплохой человек. Он спас их от Сильгии и продолжает помогать. Охотник лично обязан многим могильщику. Поэтому его вспышка ненависти была скоротечной и являлась неудавшейся попыткой свалить всю вину на кого-то одного. Проще всего назначить виновным жутковатого чужака. Но, когда всё успокоится (или «если» всё успокоится), многие подумают так же, как думал сейчас Хасл. Когда нужда в могильщике отпадёт, а многие проблемы никуда не исчезнут, гнев людей обернётся против него.

Велиону здесь не место. И хорошо, что Хасл понял это сейчас. Как бы подло это ни было.

– Всё, – сказал Крамни, останавливаясь у приметной груды камней, – дальше идти в открытую опасно.

Охотник знал это место и про себя согласился с главой изгоев. До хутора оставалось где-то полмили. Его ещё не было видно из-за ночной темноты, но Хасл уже представлял очертания. Облицованный камнем частокол высотой в два человеческих роста, четыре сруба по краям и три крепких здания внутри ограды. Вокруг только россыпи камней да чахлые деревца, и никакого серьёзного укрытия за две сотни ярдов в любую сторону от стены.

Их поход всё больше напоминал самоубийство, особенно сейчас, когда цель окончательно материализовалась. Никто не выйдет к ним драться в чистое поле. А приди они сюда днём, пара-тройка метких выстрелов из лука окончательно сместит баланс сил и заставит их поджать хвосты и убираться так далеко, как глаза глядят. Навсегда. И только спустя долгие недели толпа оголодавших женщин, детей и оставшихся в живых мужчин бросится на самоубийственный штурм.

Сейчас же никто об этом даже не подумает. Раз Хасл поднял бунт, ему и разбираться со всеми проблемами, его можно поддержать, но драки – это дело мужчин. Все понимают, чем им грозит погибший урожай, однако никто пока ничего не будет делать. У многих в головах скоро появится мысль о том, что бунт был плохой затеей, придёт Друг и всё исправит, если покаяться и выдать зачинщика. Что же до жуткой убийцы и погибшей на глазах у половины города Арги… Сильгия должна была устранить только могильщика, и не вина Урмеру в содеянных ею злодеяниях. А про Аргу можно забыть, семьи у неё всё равно не осталось. Возможно, Друг покается в её смерти перед всеми. Но если он найдёт для голодающих еду, никто и пикнуть не посмеет против него, его снова начнут боготворить.

Как же прав был Велион, когда затевал этот поход сегодняшней ночью.

Хасл нашёл могильщика глазами. Тот копался в своей сумке. Наконец, он выудил на свет странное приспособление с прицепленной к нему верёвкой. Глядя на его форму, охотник сразу понял, что это средство для лазанья по стенам или скалам.

– Вот и пригодилась покупка, надеюсь, не в последний раз, – вполголоса сказал Велион, обматывая верёвку вокруг пояса.

Рюкзак, сапоги, шляпа, плащ и даже пояс он сложил в аккуратную кучку, на могильщике осталась только лёгкая рубаха, на ней чётко виднелись кровавые пятна, штаны, портянки и перчатки, да ещё нож, который он подвесил за шнурок на шею. Его голос, несмотря на небольшое время, прошедшее с той перепалки, принадлежал абсолютно трезвому человеку.

– А теперь слушайте, что мы сделаем. Сейчас я отправляюсь к хутору, один. Когда доберусь до места, подам знак, вы должны будете ползти следом. Именно ползти, так тихо, как только сможете. Если я подниму шум… В общем, сами поймёте – удирать или бежать ко мне на выручку. В удобном месте будет висеть вот эта верёвка, я постараюсь сообщить, где именно. Забираетесь по ней на стену… ну, а там действуйте по обстоятельствам. И не дайте боги, кто-то прикоснётся к моему рюкзаку, даже если я сдохну. Всё ясно?

– Какой будет знак? – спросил Крамни.

– Волки у вас водятся?

– Кто?

– Ясно. Совы-то есть?

– Конечно, есть.

– Я ухну четыре раза и после паузы ещё два. Тогда ползите. Очень тихо. Если поднимете шум, я вряд ли смогу проникнуть на хутор незамеченным.

– Я буду ползти и визжать как хряк, которого вот-вот кастрируют, – оскалился тот пастух, с кем Велион повздорил.

– Тогда я сам отрежу тебе яйца и засуну в рот, чтобы ты заткнулся, – пригрозил Крамни, но на его лице тоже появилась улыбка.

Велион зло ухмыльнулся в ответ, хлопнув Хасла по плечу, закинул нож за шею и нырнул между камней. Хасл сунулся в щель за ним, намереваясь пожелать удачи, но не успел. Могильщик двигался очень быстро и невероятно тихо, и охотник потерял его из виду уже через пару мгновений.

– Если бы он захотел зарезать меня во сне, у него был бы шанс, – с лёгким удивлением произнёс Крамни.

– Мимо твоей грёбаной жены и блоха не проскочит, не волнуйся, – ответил Сухорукий.

Хасл хотел шикнуть на них, чтобы меньше шумели, но одёрнул себя. Они шептали едва слышно. А он просто чертовски сильно волнуется. И худшее сейчас – это ожидание.

– Я не буду снимать сапоги ради какой-то тишины, – сказал кто-то.

– Снимешь в хуторе, и тогда нам драться даже не придётся – вонь твоих ног убьёт всех хуторян, – отозвался Сухорукий.

– Старик, я буду смотреть, как ты лезешь с одной рукой по верёвке, и смеяться.

– Тогда я воткну в твою никчёмную глотку нож.

– И сразу свалишься с верёвки, – добавил Крамни.

Сова ухнула четыре раза через несколько минут. Потом потянулись бесконечные мгновения ожидания. И, наконец, ещё дважды.

– Пошли, – скомандовал глава изгоев.

Хасл тоже не снимал сапог. Он полз третьим, сразу за Крамни и говорливым пастухом. Острые камни впивались в ладони и коленки, но ползти оставалось не так уж и долго. Полдюжины мужиков, среди которых однорукий старик, шумели несоизмеримо больше, чем один могильщик, и Хасл каждый миг ждал, что в его затылок вонзится стрела. Но пока он судорожно перебирал руками и ногами, лишь изредка поднимая залитое потом лицо, чтобы посмотреть, приблизился ли хутор. Каждый раз стена становилась всё ближе, но слишком – слишком! – медленно.

А в какой-то момент над их головами раздался зычный крик могильщика:

– Ко мне! Верёвка на правой стене!

Хасл вскочил на ноги, едва не упал, подвернув ногу, и, охнув, захромал к хутору. Больно, но терпимо. Всё, что ему сейчас нужно – это бежать.