Алексей Кондратенко - Катрина: Реквием ангела, исповедь демона

Катрина задохнулась от безысходности. Она подтащила тело Марка к себе на колени, оперлась спиной на стену и стала ждать, когда невыносимая разрушающая всё боль от осознания содеянного, заберет у неё жизнь. Белые окровавленные пальцы гладили волосы фотографа.

— Я так хотела спасти тебя от своего отца, и не уберегла от себя самой… — она опустила лицо на его голову и едва слышно сбивчиво прошептала: — Засыпай, милый, а я спою тебе последнюю песнь.

Коридор заполнил срывающийся шепот, исполненный боли и опустошения. Катрина тихо запела песнь Dore, которую ей в детстве перед пела мать на лордокском языке:

Sadeiro torre, noro tallez tatreiz le’noro aslin notu.

Mollez ilolium kenlinez lu: moz atre, mateiro «ilium dness anu torre.

Nilosnueiro palelium norez snomilum onium antia.

Ele mo: haurum hauruz orruz. Tirez laji Noum nii.

II Lu: mo dore, nilosniro nii, lire…

— Спи. Теперь больше не будет боли, — Катрина склонилась и поцеловала Марка.

Неведомо, сколько Катрина просидела так. Неизвестно, как долго она собиралась оставаться здесь. Всё это время она безмолвно роняла слезы и не выпускала из рук холодеющего тела Марка.

Сбоку послышался тихий шорох. Катрина не повернула голову на звук. Её не было. Она умерла. Позади склонившейся над Марком Катрины темнели черные тени. Стальная рука сжала плечо наемницы. Она не обернулась.

— Светает, — провозгласил стальной голос.

Катрина только сейчас увидела, что кровь на полу действительно стала краснеть. Коридор приобретал цвета. В то время как жизнь Катрины потеряла абсолютно все.

— Я доволен тем, как ты исправила создавшееся положение, — нагнувшись к дочери, проговорил Зан Вэллкат.

— Я его не убивала, — вдруг сказала Катрина голосом, который присутствующим был незнаком. Более низкий и бесцветный, голос наемницы прозвучал, как расколовшийся лёд. Её голос стал похож на голос отца.

— В самом деле? — поразился Зан. — Кто же тогда это сделал?

— Это сделал ты.

От услышанного Зан ещё больше удивился и обернулся к сопровождавшим его Джареду и Элиэну, но счел уместным оставить эти слова без своих замечаний.

— И когда-нибудь я возьму то, что с тебя причитается, — продолжила Катрина всё тем же голосом. — Твою жизнь.

Джаред и Элиэн в замешательстве переглянулись.

— Для отца честь быть убитым его наследником, — гордо ответил Зан и сжал пальцы на плече Катрины. — А теперь пойдем.

Но наемница не собиралась оставлять Марка.

— Вставай, Катрина.

Она схватила руку отца, стоявшего за спиной, и насильно разжала его пальцы.

— Я никуда не пойду! — холодно и четко отрезала она.

Отец не был более для неё страшен. И оба подданных, стоявших позади Зана, поняли это.

— Ты прощена, дочь, — сказал Зан. — Пойдем.

— Нет. Я не прощена, — возразила Катрина, с новым ужасом увидевшая, что она сделала с Марком. Он больше даже не был похож на себя. Он стал трупом.

То недолгое светлое прошлое, проведенные с Марком часы счастья, которые тогда казались вечностью, теперь остались позади минувшей страшной ночи. Всё закончилось. И ничего больше не вернется.

Мир был пуст.

— Ну, хватит! — раздраженно велел Зан и дернул Катрину на себя.

Она перехватила его руку, подтянула к себе и прошипела в его лицо:

— Я сказала, я остаюсь здесь!

Катрина оттолкнула отца назад и повернулась к телу Марка. Она ещё не простилась с любимым. И не знала, когда будет к этому готова.

Зан оглянулся на Джареда и Элиэна, потом неожиданно схватил Катрину за плечо и начал тащить по полу от тела убитого. Вслед за полами плаща Катрины потянулись широкие разводы крови.

— Ты не будешь мне перечить! — прорычал Зан, перехватив руками одежду Катрины и подтащив к себе ещё.

— Оставь меня! — закричала Катрина. — Дай мне побыть с ним наедине.

— Да ни за что! — скривился Зан.

Он дернул её вверх. Катрина кричала, вырывалась, била лорда-маршала, бросая безнадежные взгляды на окровавленное тело фотографа, но Зан неумолимо забирал опустошенную Катрину прочь от возможности даже оплакать свою любовь.

Джаред и Элиэн стали спускаться по лестнице. Зан толкнул Катрину к ступеням и удовлетворенно поправил мундир.

— Зачем ты так поступаешь со мной? — с болью в глазах задохнулась Катрина.

— Я поступаю единственно правильным образом, — идя следом, сказал Зан, даже не взглянув на дочь. — Солнце скоро взойдет.

Катрина вышла на улицу и увидела, что небо прояснилось. Золотые лучи протягивались высоко в небе. Она прошла к черному Роллс-ройсу и оглянулась на дом, который видела в последний раз.

— Я всегда буду тебя помнить, — прошептала Катрина, глядя на знакомые окна. — Прости меня.

Шествие вампиров заключал Зан. Он вышел из подъезда, обошел машину и сел на заднее сиденье. Катрина ещё стояла возле дверцы напротив, хватаясь за ускользавшие теплые воспоминания.

В морозном воздухе что-то теплое коснулось щеки наемницы. Ещё одна горькая обжигающая слеза.

Дверца возле неё настойчиво распахнулась изнутри. Катрина опустила голову, накрыла блестящие глаза мокрыми ресницами и села в машину. Сегодня она больше не могла противостоять Зану. Но с годами боль внутри неё наберет столько мощи, что погубит даже ад.

Черный Роллс-ройс тронулся дерзко навстречу заре.

Requiem aeternam dona eis Domine[1]

Любовь не спасет мир. Не спасет жизни людей.

Сегодня окрашенная пороком кровавой жажды любовь убила жизнь.

Это начало, и это конец.

Ярко светило солнце. Шторы церемониального зала открыли, чтобы слуги могли свободно работать в доме после ночи бала памяти. Вэллкаты должны были уехать первыми, и слуги готовили всё к их отбытию. В золотисто-белых лучах солнца, столпами вливающихся через высокие окна, блестела кровь. Весь пол в церемониальном зале был залит кровью. Стены окрасили алые блики отраженного света, и зал напоминал неведомые дали ужасного мира, где в свете дня мерцают озера крови. Зеркала на стенах лишь преумножали бескрайность этой обители боли.

Над багровым озером высился портрет в тяжелой раме. Женщина в белом платье удовлетворенно и чуть скорбно смотрела с портрета поверх кровавой глади. Её глаза казались теперь огненными. Кровь заливала и надгробную плиту с именем Лауры, постепенно засыхая в каждой трещине и щели.

Бессмертные, вдоволь насладившись пиршеством, спали в комнатах поместья Вормана. Слуги работали тихо, чтобы не потревожить покой мертвецов. А смертные, прибывшие вчера по приглашению, более не произведут ни шороха, ни вздоха. Их останки дожидались кремации во флигеле.

В кабинете шторы оставались задернуты. И узкий лучик света, пробившийся между ними, делил комнату пополам. Здесь витали остатки изысканного дыма от сигар, которые ночью раскурили гости, обсуждавшие с Норбертом дела кланов. Часть помещения со входом в кабинет и противоположная от него тонули во мраке. Из темных глубин бледно поблескивали углы и полки полированной мебели. Луч касался письменного стола, записной книжки на нем, белого чернильного пера и чернильницы.