Алексей Кондратенко - Число начала

— Мне жутко совестно, что я влюбился в тебя после смерти своей девушки, но… я ничего не могу поделать. Сердцу не прикажешь. Я хочу, чтобы мы были вместе. Я в любом случае буду рядом с тобой, — совершенно серьезно сказал я. — И не потому, что у меня больше никого нет. А потому что будь у меня хоть тысяча близких людей, мне была бы нужна только ты, — я наклонился и медленно поцеловал ее.

Это был недолгий поцелуй, но он много значил.

Как и я, Катрина невольно закрыла глаза. Ее кожа и губы были так нежны и пылали ледяной страстью, от которой все внутри меня сжалось, как только я коснулся наемницы. Когда это мгновение, показавшееся вечностью закончилось, я с нежным трепетом заглянул в ее глаза:

— Я пойду за тобой, даже если мне придется стать таким же, как и ты. Но я не отпущу тебя, пока жив. Или ты спасешься, став смертной, той, кто больше не бежит от креста, или мы оба погибнем во мраке.

Катрина замерла и вгляделась в меня, словно внезапно увидев во мне что-то прежде неизвестное ей. А потом она вспомнила про камень:

— Время, Марк!

Я достал из кармана сотовый:

— Двенадцать тринадцать.

— Нельзя больше терять ни секунды. Мы должны поторопиться. Меня не покидает предчувствие угрозы.

— Это связанно с грузовиком, о котором говорил санитар?

— Не знаю.

Мы вернулись в палату. Эдуард очень обрадовался возвращению Катрины, а на меня посмотрел с презрением. Он подсказывал Катрине как нужно стать и какой стороной к луне повернуть камень. Она велела молчать сумасшедшему, который уже начинал мешать своими суетливыми попытками помочь.

Свет луны прошел сквозь камень. Все повторилось в точности. Комната дрогнула, и мое сознание начало растворяться в пространстве. Держа пронизанный светом камень двумя пальцами, Катрина медленно направилась к двери, в которую мы вошли полминуты назад, превратившейся теперь в стеклянную, а лечебница вновь почти вся целиком уместилась в собственном преломленном отражении на стене.

Катрина коснулась ладонью полупрозрачной поверхности двери, затем повернула ручку и отворила дверь. У меня все поплыло перед глазами, барабанные перепонки напряглись от давления неразличимого шума. Навалился лютый холод. Абсолютную, всепоглощающую и бескрайнюю темноту в открывшемся проходе прорезали стремительные, режущие глаза вспышки. Но это был не свет. Что-то совсем другое.

Катрина без промедлений и колебаний шагнула за пределы знакомого нам мира. Со странным звуком дверь за ней сразу же закрылась и из стеклянной превратилась обратно в непрозрачную крашенную дверь палаты. Переломивший комнату на множество осколков свет пропал, и мое сознание начало возвращаться ко мне. Остался лишь необъяснимый холод.

Сумасшедший испуганно крутил головой по сторонам, потом, сжавшись, уставился в темный угол возле койки и тихо зарычал.

— Что произошло? — быстро спросил я Эдуарда.

— Все, что должно было. Госпожа воспользовалась Ключом. Но ни слова больше! Боюсь, они подслушивают! Они совсем близко.

Он быстро помотал головой и снова уставился в тот же угол возле койки, вновь тихо зарычав.

— Хватит нести чушь! Что произошло? Как она теперь вернется, если этот чертов проход закрыт? Ключ ведь у нее!

— Нет, прошу! Я больше ничего не могу сказать! Они здесь… чертов ублюдок!.. — вдруг вырвалось у Эдуарда совершенно другим голосом, отчего я вздрогнул. Сумасшедший запрыгнул на койку и со страхом оглядываясь, подобрал в коленях ноги. — О нет! Они совсем близко! Они очень недовольны!.. ТЫ ГНИЛЬ!!! — снова не своим голосом закричал Эдуард.

— Что теперь будет с Катриной? — громко перекрикнул я сумасшедшего. — Это был не Ключ, да? Куда она исчезла? Что там за дверью было такое? Что за адское место?

У Эдуарда явно начался какой-то приступ. Койка под ним затряслась, он стучал себя по голове кулаками, качался взад и вперед, хныкал, стонал, хрипел басом и сипел.

Я живо умолк и попятился к выходу.

— ОНИ ЗДЕСЬ! — истошно выкрикнул Эдуард. Потом из его груди вырвался неистовый нечеловеческий рычащий крик и валом посыпались такие проклятья, которых я в жизни себе не мог вообразить.

Голова и руки его задергались просто в физически невозможных судорогах.

Внезапно в коридоре за дверью раздался громкий глухой хлопок, словно бы что-то упало с большой высоты на пол. Я вздрогнул и развернулся к двери, ожидая чего-то более ужасного, чем беснующийся сумасшедший.

Но потому у меня закралась надежда, и я бросился в коридор.

А вдруг это Катрина?

[1] Пусть все идет своим чередом ( франц. )

Такая зверская бесчувственность, разумеется, невозможна. Это феномен тут какой-нибудь недостаток сложения, какое-нибудь телесное и нравственное уродство, еще не известное науке, а не просто преступление.

Ф. М. Достоевский

Луна скрылась за черными тучами, весь вечер подбиравшимися из-за горизонта. Ветер сгонял простоявший весь день туман. Издали доносились отголоски грома, бушующего где-то над Балтикой. Скоро гром прогремит и над этим городом. Небо на глазах буквально закипало и вот-вот собиралось начать выплескивать свою необузданную мощь.

Аэропорт уже отложил несколько внутренних рейсов на неопределенное время. Последний самолет, который произвел посадку, сделал это около часа назад, так что теперь безлюдное посадочное поле дремало, если не считать бригаду, приступившую к обслуживанию этого самолета. Ожидалось, что в ближайшее время аэропорт вообще отменит все сегодняшние рейсы на время, пока над городом будет властвовать буря.

В темном салоне, пахнущем дорогой кожей, за посадочным полем наблюдал Виктор Ворман, сидя на заднем сиденье автомобиля. Его пальцы уже довольно давно изредка постукивали по ручке дверцы. Глаза были устремлены в одну точку, и ничто не могло заставить его перевести взгляд, однако при этом он видел все, что происходило на поле, в стороне от которого стоял его Роллс-ройс и еще два внедорожника BMW, приготовленных специально для гостей, которых ждал Ворман. На блестящих корпусах трех автомобилей ясными бликами играли огни аэропорта и посадочного поля.

Мысли вампира занимали воспоминания из недавнего прошлого. Из головы не шел образ старого куратора из загородного дома, две ночи назад пообещавшего гарантию безопасности Катрины. Еще тогда в голосе и в глазах этого лукавого смертного Виктор поймал фальшь. Куратор пообещал, что с наемницей ничего не случится, но Виктор чувствовал, что на уме у этого старика есть что-то нехорошее, какой-то очередной тайный план. Насколько ему, Виктору, известно — Катрина избавилась от этого иллюмината. А значит разобралась и со всеми его приспешниками, которые были в том доме в прошлую ночь. Но вдруг куратор не был тем, кто истинно возглавлял поиски пропавшего открытия Вайнера? Мысль о том, что в городе остались еще оппоненты Катрины, была почти физически омерзительной для вампира. Такие беспорядки прямо у него под носом! На Катрину чуть ли не открыли охоту. Этот старик лгал прямо в глаза Виктору! Неслыханно! И самое невыносимое, что Ворман до сих пор не мог разобраться, где таилась ложь. Он чувствовал ее зловонное присутствие, но куратор так складно вел беседу, что ложь была надежно спрятана, находясь при этом на самом виду. Катрина цела, и это прямое доказательство того, что ложь старика заключалась не в обещании, которое он дал Виктору. Нет. Параллельно велась какая-то другая, скрытая игра. В городе еще есть тот, кто обозревает все из-за теневого занавеса, и все еще держит свою игру под контролем. Некий иллюминат высокого уровня посвящения. Опытный и осторожный. Труднодосягаемый.