Далия Трускиновская - Шайтан-звезда (Книга вторая)

– Перемирие, о Джейран! – сказал Хайсагур. – Мы здесь все в ловушке. Давай поступим так – я выберусь отсюда, и разведаю путь, и если нельзя пройти без приключений, найду и приведу твоих людей в подходящее место, чтобы они напали на часовых, перебили их и встретили тебя и десять твоих доблестных айаров! А потом уж будем делить ребенка.

– Честно говоря, я предпочла бы видеть его в крепости горных гулей, чем в объятиях Шакунты и Барзаха, – проворчала Джейран. – Пока эти двое разберутся в своих делах, ребенок без присмотра сломает себе шею или станет добычей торговцев невольниками! Но я не хочу, чтобы сказали: «Умерла верность среди людей!»

– Подобных тебе цари приберегают на случай бедствий, но в мирное время таких, как ты, нужно держать под замком, о красавица, – ответил Хайсагур.

– Почему ты врываешься в мои покои, о аль-Асвад? Почему ты пугаешь моих женщин и избиваешь моих невольников? – гневно спрашивала Абриза, стоя перед Ади и для смелости ухватившись за рукоять джамбии.

– Я должен говорить с тобой! – воскликнул аль-Асвад. – Ради Аллаха, не перечь мне! И пусть твои женщины уберутся куда-нибудь! И невольники – с ними вместе, чтоб их не носила земля и не осеняло небо!

– Да не даст Аллах тебе мира и да не продлит он твою жизнь! – Абриза возмутилась до последней степени. – Если ты так же правишь Хирой, то твое правление надолго не затянется! Мои невольники – это мои невольники, и никто, кроме меня, не может раздавать им оплеухи!

– Если ты собираешься вводить в моем хариме обычаи франков, то твое пребывание в нем тоже надолго не затянется! – пообещал гневный Ади. – Я прикажу собрать караван и отправлю тебя к твоему отцу Берр-ан-Джерру!

– А я призову франков, и приведу войско в Хиру, и твоя казна будет нашей добычей! – уже совсем потеряв чувство меры, пригрозила Абриза.

– А я убью вашего царя, и отправлю его в адское пламя, и всех его эмиров – с ним вместе, клянусь Аллахом!

Аль-Асвад топнул, да так, что подскочили скамеечки черного дерева и покачнулись драгоценные кувшины.

– Посмотрим, как ты убьешь нашего царя, который не выезжал из Афранджи! – тут Абриза сочла нужным рассмеяться. – Ты даже не знаешь, где сейчас наш царь и его эмиры! И кто ты такой, чтобы грозить царю Афранджи? У моего отца под началом больше всадников, чем у твоего Джудара ибн Маджида, а у царя Афранджи сто таких эмиров, как мой отец!

Абриза напрочь забыла о том, что рассказала ей мать про подмену детей в колыбелях, и в этот миг искренне считала себя дочерью полководца франков.

– Разве я не видел франкских всадников и разве я не рубил их, так что клинок выходил, блистая, из их спин? – крикнул свирепый аль-Асвад. – Не говори мне о них – они даже не умеют сидеть на конях, и клонятся назад, как будто им мешают животы, и не знают, что такое замах и удар!

И он в гневе принялся перечислять все признаки убожества франков, совсем забыв, что перед ним – прекрасная женщина, подобная драгоценной жемчужине или луне в ночь ее полноты, невысокая ростом и стройная станом, с выдающейся грудью, насурьмленным оком и овальным лицом, с худощавым телом и тяжкими бедрами, и ее ноги делают немым звон ее ножных браслетов.

Как ни странно, именно эта речь несколько усмирила аль-Асвада, он проклял всех франков наихудшими проклятиями и как будто успокоился, а последние их прегрешения привел уже с презрительной улыбкой, словно рассказывал о проделках черных рабов.

Невольницы и евнухи, которых он, ворвавшись, разогнал по углам и закоулкам, осмелились и появились из-за ковров и дверных занавесок. Мудрый евнух Масрур, пока длились бурные речи молодого царя, послал маленького раба на дворцовую кухню – и, стоило Ади перевести дух, как несколько юных невольников внесли подносы, словно Абриза предвидела приход аль-Асвада и приготовилась к нему, как полагает благородной обитательнице харима.

Повара знали толк в украшении накрытой скатерти – и они переложили сирийские яблоки, турецкую айву и персики из Омана жасмином и дамасскими кувшинками, а египетские лимоны и султанийские апельсины – анемонами, фиалками и душистым шиповником.

– Наконец-то я вижу достойный прием, – все еще сопя и пыхтя от возмущения, сказал аль-Асвад. – А теперь отошли всех своих людей и женщин, ибо я должен задать тебе важный вопрос.

И опустился на ковер.

По другую сторону подносов с фруктами, напитками и сластями села Абриза, готовая к наихудшим схваткам.

– Задавай свой вопрос, о аль-Асвад, – отвечала она. – И я постараюсь удовлетворить твое любопытство.

– Мое любопытство, о женщина? – молодой царь снова начал закипать, но сдержал порывы. – Хорошо, ради Аллаха, пусть будет так! Удовлетвори мое любопытство, о владычица красавиц, и объясни – почему меня покинул аль-Мунзир? Может быть, ты скажешь также, почему вслед за аль-Мунзиром скрылся бегством Джеван-курд, верный, надежный? А если милость твоя надо мной продолжится, то ты известишь меня и о том, куда девался мой почтенный наставник Хабрур ибн Оман! Клянусь Аллахом, в этом деле не обошлось без тебя!

В тоне аль-Асвада была явственная издевка.

Абриза помолчала, составляя достойный ответ.

О том, что аль-Мунзир скрылся в неизвестном направлении, ей рассказал Масрур, которого она не однажды посылала за новостями. Исчезновению Джевана-курда Абриза попросту не придала значения – она как-то осведомилась о нем, но Масрур ничего связного не мог ответить, и они вместе решили, что он выполняет обязанности владельца немалого харима. Про Хабрура же она даже не догадалась спросить.

Сейчас, когда яростный аль-Асвад перечислил все эти три имени вместе, Абриза поняла, что и все три исчезновения каким-то образом связаны между собой.

– Почему ты называешь меня владычицей красавиц, о счастливый царь? – напустив на себя скорбь и печаль, спросила она. – Разве я не покинута и заброшена всеми? Вот уже который день я живу в твоем хариме, а ты лишь теперь вспомнил обо мне и навестил меня, да и то затем, чтобы задать свои вопросы! Теперь я вижу, что красота моя поблекла, и прелесть моя увяла, и достоинства мои потускнели…

Вздохнув, Абриза подняла глаза к потолку и произнесла стихи:

– Это – из сочиненного тобой, о госпожа, или из переданного? – осведомился аль-Асвад, вспомнив о манерах благовоспитанного собеседника и сотрапезника.

– Из переданного, – призналась красавица, но с некоторым сомнением.

После того, как болезнь сочинительства оставила ее, Абриза, тяжко переживая свое выздоровление, старалась избегать стихов, ибо чужие напоминали ей о безвозвратно утерянном даре и сопутствующей ему славе, а свои – о диковинно вспыхнувшей и так же диковинно иссякшей страсти к аль-Асваду.