Андрей Мартьянов - Беовульф

– А Вотан не добрый. Да и не врет никто про то, что он добрый. Вотан – покровитель воинов, ему добрым быть никак нельзя. Если я тебе изменю и к врагам твоим переметнусь, что ты сделаешь?

– Прощу и забуду. Но буду жалеть, что так вышло.

– Во-от! Асы же не простят! Геберих не хотел свой народ погубить. Не он разбудил зло в Арденнах. Галиурунны учуяли, что сикамбры и Хловис погибель им несут, и выступили вместе с алеманами, но не в союзе с ними. Понимаешь?

– Устами младенца… – пробормотал на латыни Ремигий. Продолжил по-готски: – Эрзарих, это ты сам сообразил или твои боги надоумили?

– Сам, – горделиво сказал лангобард. – Ничего мудреного здесь нет.

«Значит, все-таки божественное предназначение, – подумал епископ. – Эрзарих невероятно логичен, придраться не к чему. „Серые ангелы" и дьявольские силы полагали, что Хлодвиг Меровинг отринет прежнюю веру, и попытались устрашить его в решающей битве с языческим племенем, Господь же дал знамение… Неужели у франков и впрямь великое будущее, как я говорил Северину, обуявшись гордыней за собственные невеликие свершения? Значит, Francia действительно не мертворожденное дитя моих мечтаний? Ну спасибо тебе, Эрзарих-лангобард, избавил хотя бы от части сомнений!»

Всадники поднимались выше в горы. Стало заметно прохладнее, но снега на перевале почти не было, снесло беспрестанными ветрами. По счастью, этим днем задувало в спину, с запада-заката, и Ремигий с Эрзарихом не мерзли, защищаемые плотными тяжелыми плащами.

Кругом был голый камень, угрюмые, почти черные ели, частенько попадались кости как животных, так и людей. Человеческих остовов было значительно больше – этой дорогой на протяжении столетий шли в сторону Галлии многие племена.

Второй раз заночевали на самой вершине перевала. Эрзарих нашел узкую расселину в скалах, загнал туда лошадей, начертал на камнях охранные руны.

Когда был разведен огонь, преподобный отслужил мессу по краткому чину – лангобард тем временем сидел у небольшого костерка, посматривал за Ремигием, читавшим молитвы на языке ромеев, а пуще того надзирал за выходом из короткого и тесного ущелья – не появился бы кто незваный. Беспокоился, что овес для лошадок заканчивается, в горах запасов сена не найдешь, если лошадь падет – плохо будет. Пешим до земель данов не доберешься.

Этим вечером перекусили скудно – устали. Погрели на веточках мясо над огнем, доели лепешки, подаренные Атанагильдом. Завалились спать. Эрзарих сказал, что если кто чужой вблизи появится, он сразу проснется и будет готов к битве. Поэтому Ремигию надо лечь дальше за костром, а ему, Эрзариху, ближе к выходу из расселины.

Ночь прошла бестревожно – никто не побеспокоил.

Когда начало светать и епископ приготовил горячий травяной настой с медом, лангобард сказал, что снов тревожных не видел. На такую высоту галиурунны не забираются – противно им соседство с Вальхаллой. Ремигий ответил, что бывал в горах и повыше, в Альпах к примеру, но Эрзарих прав: нечисть обычно в низинах орудует, поближе к аду. Ну или к Хель, что почти равнозначно.

Широкое межгорье закончилось через пять тысяч шагов. Нежданно открылся вид на тысячи стадиев вокруг – освещенные розовым восходящим солнцем холмистые равнины внизу были затянуты туманом, из которого вырастали темно-зеленые гряды невеликих взгорий, ветерок принес запах хвои, тлеющих трав и сырости.

Арденнский хребет остался за спиной. Перед епископом Ремигием и Эрзарихом расстилалась огромная долина Рейна.

Надо лишь спуститься вниз и добраться до великой реки, скрытой от взора дремучими чащобами и золотисто-алым туманом.

– Долго еще ехать, – нахмурился лангобард. – Мы два дня в пути, осталось пять или шесть, как поспеем. Сегодня спустимся с гряды, в леса; говорят, здесь охота знатная – голодными не останемся!

– Сколь чудесно творение Господне, – зачарованно произнес Ремигий, оглядывая раскинувшиеся перед ним бесконечные пространства. – Эрзарих, посмотри… Это удивительно! Сколько красок!

Восходящее солнце играло огнем и тенью, золотое и алое смешивались, превращая мир в изумительную феерию цветов, лучи светила превращали черные леса на вершинах отдаленных всхолмий в яркие изумруды.

Ремигию на миг почудилось, будто в отдалении, на самой грани взгляда, мелькнул голубой отсвет. Лента могучего водного потока, несущего воды от Альп к Германскому морю.

– Двинулись, – приказал Эрзарих. – Тропа тут широкая, две повозки вместе проедут, но все равно нужно осторожничать. Весна начинается, оползни. Остерегайся, иначе вместе со своим конем сверзишься так, что костей не соберешь…

– Меня по лесу будто водит кто-то… – вызверившись, прорычал Эрзарих. До этого Ремигий знал, что лангобард, как и другие воины его народа, могут не сдерживать присущую лангобардам лютую и неизмеримую свирепость, но сейчас-то что на Эрзариха нашло? Ехали себе и ехали, уже восьмой день в пути, дважды ночевали в деревнях – в одной готской, потом в маленьком селе ругов, которые со здешними готами в союзе. Готы приняли настороженно, от отцов и дедов истину приняли: от чужаков, даже своего языка, добра не жди. Позволили переночевать на сеновале и выпроводили.

Руги были другими – ругский старейшина, как и Атанагильд, в Ремигии жреца признал, хотя обоих перед деревней разъезд из молодых воинов остановил – едва не убили. Эрзарих именем Вотана поклялся, что меча не обнажит, ремешки на гарде завязал – так, чтобы все видели. У Ремигия железная булава под одеждой была, поэтому и не заметили.

Препроводили в деревню, вызвали старейшин из домов их. Те и приказали – не пленники это, а люди нашего языка. Гости. Как гостей и следует привечать. Ты что, Арнульф, не видишь – жрец это!

Молодой Арнульф обиженно ответил, что в сумерках не поймешь, где жрец, а где вражина лютый. Да и чем этот старик жрец? Бородой, что ли? Так у каждого бороды!

– Дурак ты, – рявкнула владычица рода ругов и посохом тряхнула так грозно, что безбородый Арнульф ликом оскудел: думал воин, что плененных врагов в село привел, а оказалось – гостей обидел. – Иди в обратно в дозор да впредь смотри лучше!

Чужаков варвары никогда не жаловали, но величественная стать Ремигия, грозный вид Эрзариха и их необычный для здешних мест вид ругов впечатлили – настоящую кольчугу, как у лангобарда, видели только самые старые воины в роду, младшие почитали такой доспех сказкой. Больше того, родом правил не мужчина – женщина. Звали ее Хильдегунда, дочь Фаухо, дочери Герменгильды.

Вот тут на Ремигия и пахнуло настоящей, истинной древностью. Епископ о таком устройстве семьи еще у Тацита читал, но не верил, что сохранилось оно в обитаемом мире. Руги так давно жили в этих лесах и не интересовали никаких завоевателей, что доселе сохранили донельзя старый обычай держать во главе семьи женщин. Немыслимо, римляне отказались от матриархата две тысячи лет назад!..