Марианна Алферова - Небесная тропа

Почему она все время вспоминает этот пошлый треп? Неужели надо оправдываться, если ты не похож на других? Или она обязана кинуться на шею Алексею лишь потому, что девчонке в ее годы положено иметь парня?

Оправдываться… Так она в самом деле оправдывается, а не самоутверждается? Танчо стало казаться, что она раздваивается. И раздвоение это ощущалось почти физически. Танчо-первая продолжала плевать на все на свете, Танчо-вторая металась, не зная, что ей делать. События, несущиеся лавиной, ее обескуражили. Прежняя уверенность истаивала. К своему изумлению, Танчо обнаружила, что ничего несокрушимого в ней нет, напротив, в душе ее присутствует мягкая, податливая сердцевина, некое аморфное и в общем-то противное (надо признать это, стиснув зубы) желе. Подобное открытие не приводило Танчо в восторг.

Если бы она была верующей, то стала бы молиться. Но когда все вокруг обращались к Христу не по велению сердца, но лишь из желания следовать моде, она не могла идти в храм, построенный руками атеистов.

А что если бросить к чертям собачьим эту странную находку? Пусть ЭРик весь этот shit расхлебывает. И правда, зачем Танчо сдался талисман? Якобы подтверждает ее исключительность? Нет, нет, она хотела совсем не этого. А чего? Танчо не оставляло чувство, будто она явилась на экзамен, даже не заглянув в конспект, вытащила билет и теперь тупо смотрит на бумажку, не понимая, что там написано.

— К черту все! — выкрикнула Танчо и только теперь заметила, что дверь в столовую открыта, и на пороге стоит девица с бесцветным лицом, на котором выделяются лишь ярко накрашенные губы.

— Ты кто? — спросила Танчо тоном хозяйки.

— Я?.. Я — Светка.

— Слушай, Светка, ты в этих коридорах лучше ориентируешься. Сходи-ка, поищи что-нибудь выпить. Вина или водки. Только не шампанское. Шампанское я уже вылила.

Светка несколько раз удивленно моргнула, но приказу подчинилась.

Тем временем солнце принялось нахально заглядывать в окна. Сразу же сделалось жарко и душно.

Вернулась Светка с двумя бутылками «Изабеллы».

— А где Милослав? — спросила она шепотом.

— Немного переусердствовал, служа господину Фарну. Потому и пострадал, бедняжка, — улыбнулась Танчо. — А ты что здесь делаешь в такую рань?

— В том-то и дело, что я… понимаешь… — засуетилась Светка. Короче, за бабками пришла. Милослав обещал расплатиться утром. — Светка помолчала. — Если б я отказалась, ему бы все равно хана. Так ведь? спросила она и заискивающе поглядела Танчо в глаза.

— Ну разумеется! Мы всегда во всем участвуем помимо воли! — кивнула Танчо. — Самое хреновое — это думать, что добровольно влез в дерьмо, которое вокруг булькает.

Светка недоверчиво оглядела Танчо.

— Не похоже, чтобы ты в дерьме валялась, — прошипела она зло.

— Ошибаешься, дорогуша! — хмыкнула Танчо. — Как только народ видит каблучки моих новеньких итальянских туфелек, так норовит тут же наложить на дорожку передо мной кучку побольше.

Топот в коридоре возвестил наконец о прибытии Милославовых подручных.

— Хозяин, почему дверь не заперта? — гремел, приближаясь, голос Кошелева.

С шумом троица ввалилась в комнату, все в ржаво-рыжих жилетках ремонтников, с желтыми повязками на головах. Лица красные, разгоряченные, будто булки из печи. У Главняка Кошелева губа разбита, у маленького суетливого Комара синяк под глазом. Третий хромал. Главняк нес, немного отставив руку, грязный холщовый мешок с надписью «сахар». Из мешка на пол что-то капало. Оглядевшись, Главянк положил мешок в угол и прикрыл сверху ковром.

— Господин Фарн вами интересовался, — сообщила Танчо, с любопытством разглядывая вошедших.

— Порядок, — буркнул Кошелек. — пусть приходит…

— Он не доволен задержкой, — продолжала выговаривать Танчо тоном заправской стервы.

— Да тут один козел… — пискнул было Комар.

— Заткни пасть! — рявкнул Кошелек. — Нам это по барабану.

— Короче, мы свое дело сделали. Теперь баксы гони, — опять пискнул Комар.

Третий подручный уселся за стол, разломил круг одесской колбасы и принялся жевать, яростно работая челюстями — будто три дня ничего не ел. Танчо заметила на его руках и одежде засохшую кровь.

— Откуда взялась эта телка? — вдруг спросил Комар. — Я ее раньше не видел.

— Ее Фарн прислал, — веско бросил Кошелек и подвинул Комара локтем.

«Ребятки Фарна боятся, — подумала Танчо. — До колик в животе боятся. Но страх этот им нравится…»

Тут Фарн явился.

Вошел, улыбаясь, будто собирался каждого одарить стодолларовой купюрой. Но Танчо он улыбнулся особо и, обойдя стол, поцеловал ей руку.

— Танечка, радость моя, ну порадовала, н угодила! — воскликнул он одобрительно и по-барски потрепал ее по щеке, как преданную собачонку. И Танчо почему-то не обиделась, а напротив, возгордилась. — А ваши успехи как, ребятки? — обратился Фарн к остальным.

— Все добыли, все принесли, как велено, — пропищал комар тонюсеньким своим голоском. — Голову и руку…

— Молодцы, детки, хвалю! Отметить надо, раз такое дело.

Мужчин уговаривать дважды не пришлось. Комар тут же исчез и так же неожиданно вновь возник с авоськой, полной водочных бутылок.

«Трамвайщики» расселись за столом, как хищные птицы, покрытые налетом ржавчины.

Стаканы наполнились, звякнули и опустели.

— Хороша, зараза! — крякнул Кошелек.

— Эх, от первой до второй промежуток небольшой, — пискнул Комар.

И все вновь остаканились. Хмель Танчо не брал, будто не водку она пила, а воду. Только тело все легчало, легчало, и уже стало казаться, что сейчас оттолкнется она от плоской спинки неудобного старинного стула и полетит по воздуху, плеща руками.

— А мне Рика все же жалко, — роняя слезу, шепнула Светка на ухо Танчо.

— Рика? — переспросила та.

Так это Рик там?.. Она глянула в угол — туда, где прикрытый ковром лежал мешок. На миг ей показалось, что мешок под ковром шевелится, будто внутри что-то живое. Не успел, значит, Рик вернуться. Не смог. Все внутри у нее содрогнулось от непомерной жалости, в то время как оболочка, скаля зубы в подобострастной улыбке, чокалась с Фарном.

— Я…я долго ждал этого часа, — нараспев произнес Фарн, будто певец, пробующий голос перед выходом на сцену.

Голос его всех завораживал — даже «трамвайщики» замирали с раскрытыми ртами, когда Фарн начинал говорить. С их губ на стол шлепались комья недожеванной колбасы.

— То, что когда-то было украдено у меня, теперь наконец принадлежит мне по праву! — Фарн поднял наполненный темно-красным вином хрустальный бокал — единственный редкостный бокал среди плебейского сборища дешевых рюмок и стаканов — и медленно осушил его.

«Откуда у него вино? — подивилась Танчо. — Ведь разливали водку… кажется».